Прибрежная полоса и неспокойная вода усеяны мертвыми, умирающими и теми, кто скоро умрет, но лодки все же идут, чтобы высадить свой парализованный страхом груз…
В центре всего этого хаоса под обстрелом пушек 16 диверсионных отделений – в каждом по семь моряков и по пять армейских саперов, – которыми командует приземистый и воодушевленный офицер резерва капитан – лейтенант Джозеф Гиббонс, пытаются взрывами пробить проходы для шлюпок через прибрежные преграды, вступив в соперничество со смертью и усиливающимся приливом. Они выполняют самоубийственную работу. Почти треть людей погибает; более половины – ранены. Одно отделение сосредоточило свои усилия на взрыве большой преграды. От прямого попадания взрывчатка детонирует раньше времени. В живых остается лишь один. Целое отделение уничтожено батарейным залпом при выходе на берег. «Морской офицер, собирающийся вынуть воспламенители, чтобы взорвать заряд, поражен шрапнелью, которая отрывает ему палец и перерезает два запала».
Но на мокром песке, когда неумолимый прилив поднимается на один фут каждые восемь минут, моряк становится на плечи моряку, чтобы обезвредить тарельчатые мины на прибрежных заграждениях, а вражеский огонь убивает их. Солдаты, прячущиеся за некоторыми преградами, парализованы страхом, они уже глухи к призывам саперов; только шипение запалов вынуждает их вылезать на берег.
Статистика Армагеддона уплотняется. Рота Е 116–го полка теряет своего капитана и еще 104 человек.
Восточнее 16–я боевая полковая часть 1–й дивизии ведет тяжелейший бой за свою жизнь. Ее солдаты пригвождены к земле и представляют собой «ковер из людей».
Капитан Джон Финке, командующий ротой Ф 16–го пехотного полка, выбирается на берег с разорванной лодыжкой, опираясь на палку. Вскоре он уже подгоняет своей палкой солдат, пытаясь заставить их выйти из – за прибрежных заграждений и подняться наверх, на песчаную полосу смерти. Элемент безжалостности должен быть частью вооружения любого хорошего командира на поле боя. Финке с ужасом отдает приказ оставить раненых на волю прилива. Каждый раз, когда двое солдат пытаются помочь третьему, погибают все.
В районах высадки на участке «Омаха» есть некоторая защита от безжалостного огня. Ширина песчаной полосы, выходящей из прибоя, составляет от 50 до 300 ярдов; она упирается в поднимающуюся ступеньками полосу гальки, ограниченную песчаными дюнами или прибрежным откосом высотой от 2 до 12 футов, а в некоторых местах смотровой площадкой. И все это усеяно минами и опутано колючей проволокой, и над всем этим возвышаются крутые берега, с которых немецкие пушки «пробивают нам горло». Наверх от пляжа ведут всего пять проходов, все они заминированы и хорошо защищаются.
«Все вдоль участка «Омаха» представляет собой разъединенную, обескураженную и частично потерявшую командиров пехоту без связи, без артиллерийской поддержки, прячущейся под береговыми откосами или пригвожденной к земле. На двух протяженных участках берега никто не высаживается. Только две роты из восьми находятся на тех берегах, где они должны быть. Немецкие артиллеристы сосредоточивают стрельбу на каждом танке, который выходит на берег, и выводят из строя или подбивают много танков, прежде чем они сами могут открыть огонь» [12].
Здесь на «Омахе» решается исход гигантской игры. Операция по высадке встречает свою судьбу. Здесь нет преобладающего «наступления материальной части, управляемой человеком»; бомбардировки и обстрелы не нанесли значительного ущерба укреплениям береговой обороны. Здесь нет неподвижного апатичного противника, а есть первоклассная немецкая дивизия. Здесь общий судья всех сражений и всех войн – железная воля человека – держит ключ к истории.
В час «Эйч» плюс 80 минут – без десяти восемь – капитан Роберт Эллис, помощник дивизионного инженера 29–й дивизии, видит, как десантное средство LCI № 91 береговой охраны США пытается пробиться к берегу у выхода из Виервилля. Немецкий снаряд попадает прямо на палубу, заполненную людьми, и поражает унтер – офицера с огнеметом за спиной.
«Конвульсивная реакция его отвердевшего тела была настолько велика, что его выбросило с палубы, он смел переборку по правому борту и свалился в воду. Горящее топливо его огнемета покрывает верхнюю палубу и надстройки; большинство солдат и экипаж корабля прыгают в море». LCI № 91 пристал к берегу и горит, он гибнет в усиливающемся пламени в течение 18 часов, забрызгивая берег свинцом, когда взрываются снаряды от его пушек «Орликон».
Дымовые снаряды, минометный огонь и «кричащие мими» роют песок и настигают солдат, скрючившихся за стеной набережной. Куски шрапнели «размером с лезвие лопаты» практически «режут тела надвое»; врачи тщетно пытаются справиться с пробитыми головами и ранами в живот. Полковнику Чарльзу Кэнхэму, командующему 116–м полком, пробивает запястье. Он отказывается эвакуироваться и в 8:30 устраивает свой первый командный пункт у подножия обрывистого берега.
Один рядовой берет на себя командование танком, когда его сержант, бледный от страха, прячется в окопе.