Сражения выигранные и проигранные. Новый взгляд на крупные военные кампании Второй мировой войны

С точки зрения союзников, высадка была самым быстрым, хотя и самым тяжелым и кровавым способом проникнуть в сердце Германии [14]. Нормандия означала конец «эксцентричных» операций на окраинах находящейся в руках Германии Европы, которым так благоволил Уинстон Черчилль. Она со временем положила конец его мечте о трансатлантической операции через Люблянский коридор на Австрийскую равнину. Стратегические концепции Черчилля, так часто критиковавшиеся в Америке и Англии, тем не менее были хорошей смесью реальности и воображения, политических и военных факторов. Он не хотел кровавой бани для английской молодежи, какая была во время Первой мировой войны, когда целое поколение отправилось во Францию «жевать колючую проволоку во Фландрии». Он предвидел опасность русского коммунистического империализма в Восточной Европе и надеялся опередить его, первым завоевав области Дуная. Он хотел изнурить Германию рядом операций на ее менее укрепленных флангах, нанося при этом удары с воздуха по ее центру.

Эта стратегия в случае ее реализации могла бы отсрочить высадку в Нормандии и, вероятно, продлила бы войну, хотя общие людские потери Соединенных Штатов и Великобритании при этом были бы меньше. Однако очень сомнительно, что она могла бы отсрочить советское завоевание Восточной Германии, хотя, почти наверняка, ограничила бы послевоенную сферу влияния Советского Союза в Центральной Европе и на Балканах.

Вторжение в Южную Францию американских и французских солдат, носившее кодовое название «Энвил» («наковальня»), первоначально планировалось одновременно с атакой в Нормандии. Эта концепция наковальни и молота первоначально была разумной (хотя, как показали события, не обязательной), особенно когда эксперты тыловой поддержки подсчитали, что Марсель и порты Южной Франции понадобятся для поддержки наших армий. Но когда недостаток десантных средств вынудил отложить операцию «Энвил» (которая позже была переименована в операцию «Дракон») до 15 августа (после прорыва в Нормандии), даже само название операции не имело смысла, как с горечью отметил в своих мемуарах фельдмаршал Александр граф Тунисский, командовавший в то время войсками в Италии [15]. Это было «неразумное распыление силы».

Вывод войск с итальянского фронта и из трансатлантической операции, на которую возлагал надежды Черчилль, ввергло армии союзников в Италии в кровавую медленную кампанию на хребте Апеннинского полуострова. Она лишила англичан надежды на оккупацию Балкан и Дунайской равнины до того, как коммунистические молот и серп перелетят в эту область. Как отметил генерал Марк Кларк, командующий 5–й армией США в Италии: «Если бы не грубая ошибка на высшем уровне, которая отвернула нас от Балканских стран и позволила Красной армии взять над ними контроль, Средиземноморская кампания могла бы стать решающей для послевоенной истории».

Высадка в Нормандии была в перспективе разумной военной концепцией, но американские разработчики планов придавали слишком малое значение послевоенным политическим факторам. Стратегию Черчилля – наступление на Дунайскую равнину – можно было бы заменить вторжением в Южную Францию (которое потеряло свою основную стратегическую цель отвлечь противника после того, как оно было отложено более чем на два месяца после дня «Д» в Нормандии). Двухмесячная задержка означала, что рассеяние немецких армий и возможность окружения их сил в Европе между молотом Нормандии и наковальней наступления с юга были отменены. Действительно, отход Германии из Франции начался до высадки в Южной Франции, а многие боевые ее части на юге успешно вернулись в Германию. Порты Средиземноморского побережья также не играли решающей роли в достижении победы.

Генерал Кларк постоянно отмечает в своей книге «Просчитанный риск»: «Ослабление кампании в Италии с целью вторгнуться в Южную Францию вместо наступления на Балканах явилось одной из значительных политических ошибок войны. Если бы мы оказались там [на Балканах] раньше Красной армии, это не только ускорило бы разгром Германии, но и значительно уменьшило бы влияние Советской России» [16].

Даже если не учитывать свидетельства генерала Кларка и многих других великих и почти великих лидеров Второй мировой войны, историческая действительность ясна: вторжение в Южную Францию через два месяца после высадки в Нормандии имело мало военного и уж совсем не имело политического значения; главные силы в Средиземном море следовало бы перебросить из Франции и Италии через Адриатику. Черчилль был прав, а Рузвельт ошибался. Мы забыли, что выигрыш в виде мира так же важен, как выигрыш войны; мы забыли, что «политико – военный» – это составное слово.