Сразу и навсегда! Уйти по-английски

А Бояна осталась опять наедине со своими демонами, терзающими её душу. Дамьян невольно открыл им настежь дверь из прошлого в её настоящее. Она не обижалась на него за это, так что и просить её прощения было незачем. Она сама виновата – загнала их глубоко в себя, повесила огромный амбарный замок и решила, что этого достаточно, вместо того, чтобы открыться настежь, как бы ни было больно, переболеть и жить дальше! Какое уж тут лечение кого-то ещё? Какой из неё целитель? Если каждый вздох даётся с трудом. Если каждый стук сердца доставляет нестерпимую боль. Заснуть невозможно… Только закрываешь глаза, как на тебя мчатся в ночи фары встречного грузовика, как два горящих глаза злобного дьявола. А потом на тебя валится любимый и шепчет с любовью в глазах: «Ты жива, любимая?! Какое счастье!» И красная пелена перед глазами. А потом сразу – только белое: потолок, стены, простыни на кроватях… И ты кричишь от ужаса, потому что невозможно осознать случившееся, невозможно смириться с его смертью, лучше бы и она вместе с ним тогда, на этой чёртовой чёрной дороге…

«Ты жива, любимая?! Какое счастье!», «Будь счастлива, любимая!» – за что вы со мной так?

12

Как ни странно, эту ночь Бояна спала, и спала без сновидений. А наутро проснулась с четким осознанием того, что она должна сделать. Решение-то она приняла, а вот осуществить его было не просто, ой, как не просто! Чем ближе она подходила к дому номер 5 по Борисовой градинке, тем тяжелее свинцом наливались её ноги, горло першило, как будто по нему шкрябали наждачной бумагой. Но она мужественно поднялась на третий этаж и нажала кнопку звонка квартиры, в которой не была уже почти три года.

Дверь открыл, как всегда, не поинтересовавшись – кто там?, Янко¹² Тимотеич, и на миг застыл, не веря своим глазам. Бояна тоже застыла, не зная, пригласят ли её войти или захлопнут дверь перед носом.

– Бояна! Деточка!

– Кто, там Янычек? – раздался из глубины квартиры женский голос.

– Иванка¹³, иди скорей сюда! Наша Бояночка пришла!

Раздался звон разбитой посуды, и через несколько секунд в коридор выкатилась пухленькая пожилая женщина, жена Янко Тимотеича, отодвинула его в сторону, крепко-крепко обняла растерявшуюся Бояну, расцеловала и потащила в комнату…

Родители Любомира¹⁴ сразу отнеслись по-доброму к Бояне, приняли невестку всей душой. Но после аварии они не виделись. Вернее, Янко Тимотеич приходил несколько раз в больницу к Бояне, но она тогда была в невменяемом состоянии, его приходы усугубляли его ещё больше. Когда она видела входящего в палату отца любимого мужа, с ней опять начиналась истерика, и психиатр убедил свёкра подождать с посещениями. Старикам хотелось узнать подробности о последних минутах жизни их единственного сына не из сухих строчек протокола, но пришлось ждать, когда Бояна будет в состоянии рассказать об этом сама. И это ожидание растянулось аж на три года.

Год, проведённый в психиатрической лечебнице, чувство вины за то, что не она погибла, а их сын, и что не проводила его в последний путь, страх перед возвращением демонов ночи, терзающих её во сне повторением аварии – дни шли за днями, а Бояна всё отодвигала и отодвигала от себя час оплаты по долгам. Но этой ночью поняла, почувствовала, что дальше так продолжаться не должно…

Женщины поплакали, и Бояна начала свой горький рассказ:

– Я очень рассердилась в тот день на Любомира. Нам предстоял такой длинный путь до Банско¹⁵, а он задержался, и мы выехали из Албены очень поздно…

– Он опять завис у игровых автоматов? – перебил девушку свёкор.

– Да, – подтвердила, опустив голову, Бояна.

Она безуспешно боролась с игроманией мужа, также как и его родители до неё. Первое время после женитьбы он, вроде бы, справлялся с этой пагубной привычкой, а может, просто умело её скрывал от молодой жены, но потом взялся за старое…

– Я ругалась с ним, а он только отшучивался. И это злило меня ещё больше. Мне накануне подтвердили беременность…

– Ой, божечки! Деточка! – запричитала Иванка Станимировна, и Янко Тимотеич обнял её и успокаивающе сжал руку Бояны:

– Продолжай, дочка!

– Да… И я хотела ему сказать. Обрадовать. А он опять со своими автоматами… И я думала – а готов ли он стать отцом? И хочу ли я, чтобы у моих детей был такой отец… И решила пока ничего ему не говорить… Мы договорились вести машину по очереди, но, когда стемнело, и мы уже были на горном серпантине, Любомир отказался меняться, и я опять начала ворчать… А потом услышали жуткий скрежет, и из-за поворота вылетел грузовик с зажжёнными фарами. Его несло навстречу нам поперёк дороги. Если бы Любомир не вывернул руль, то его удар пришёлся бы на мою сторону… Машину закрутило… Всё мелькало перед глазами. А потом… потом… На мои руки упал Любомир и сказал: «Ты жива, любимая?! Какое счастье!» И тогда я увидела… увидела, что он… что его…

Янко Тимотеич обнял Бояну и шепнул ей на ушко: «Не надо об этом, дочка!» Ни к чему было знать матери, что сына буквально разорвало пополам. Достаточно было того, что отец видел это на опознании…