Читаем Средь других имен полностью

Средь других имен

Анна Александровна Баркова , Арсений Михайлович Стемпковский , Борис Натанович Лейтин , Лев Платонович Карсавин , Ольга Львовна Адамова-Слиозберг

Сегодня нет света. А мне все равно.Мне и со светом в бараке темно.Верхушка у нар похожа на крест.В бараке Голгофа — крестов целый лес.Лишь кое-где белеет «уют».Так занавеску из марли зовут.Чтоб сифилитик в лицо не дышал,Чтоб не пристала чужая парша.Недолгое счастье этот уют,Придут пожарники и сорвут.Сегодня нет света. Не видно ни зги.Надзор забегал: ведь мы — враги!А вдруг зарежем, хоть без ножа?А вдруг попробуем убежать?А вдруг?! Надзору тогда труба!За проволокой спустили собак.Прожектор пилит пилою света,За зоной пускают ракеты, ракеты…Дневальной приказ: зажечь фитилек.Дрожит огонек, стоит пузырек,В нем жира побольше, чем наш паек.В рабочем бараке вечерняя вонь.Как бабочки, люди спешат на огонь.И тени за ними, как стукачи.Ослепшая просит: «Письмо мне прочти!»А я ошалела. Меня опьянилЗапах бумаги, запах чернил!Как штык — фитилек, как нож — огонек.Ах, если бы мне эти несколько строк!Я бы на нары письмо унесла,Я бы его в темноте прочла.Я бы читала его не глазами —Сердцем, грудью, руками, губами..Я бы тогда увидела свет.Но нет мне письма. Нет.За то я любимой его была,Что щедро жила, что мягко стлала,Что шкуру свою для него сняла,Ступенькой под ноги ему легла.Как побежал! Как поскакал!Даже мне ручкой не помахал.Чужая душа, пустая душа.А все же люблю. И нечем дышать.

~~~

Летом 1953 года для тех, кто имел срок пять лет, распахнулись лагерные ворота. Ушла на свободу Ольга Всеволодовна Ивинская, красивая женщина — золотые волосы, голубые глаза — последняя любовь Бориса Леонидовича Пастернака.

Это о ней великолепные стихи в романе «Доктор Живаго».

В лагере в период 1951–1953 годов Ивинская была для меня близким человеком. С ней можно было отвести душу, поговорить о литературе. Мы читали друг другу стихи. Ей я посвятила стихи «Чайка», сравнивая ее судьбу с судьбой леди Гамильтон.

Чайка

О. В. ИвинскойЧтить героев требует обычай.Площадь. Сквер. На сквере пьедестал.Там, застывши в бронзовом величье,Встал на вечный якорь адмирал.Надпись прорезает мощный цоколь,Он незыблем в памяти людей,Но нигде — ни слова, ни намека,Ни упоминания о ней.Что ж, пусть так! Они по-своему правы,Да, она войти не может — не вольна —В реквизит его посмертной славы,Как вошла б законная жена.Разве им понять, что эта близость,Не входящая в стандарт любовьТак ему, как дубу микориза,Нужно было, чтобы стать собой.Чтоб не ждать, когда тебя ударят,А наперекор всему, «с судьбой на ты!»,Может, не было б побед при ТрафальгареБез ее победной красоты.Вечереет, и тумана козниТаковы, что верить или нет —Будто приникает к вечной бронзеБелой дымкой женский силуэт.Так и ты. Уходят в вечность годы.Что петитом, что совсем на слом,Но, как встарь, и в штиль, и в непогодуЧайка следует за кораблем.

~~~

Они ушли, мы остались. Но и за колючей проволокой чувствовалось дыхание наступившей в стране оттепели. Надзиратели начали нас расспрашивать: «Ты откуда? Из Москвы? Так я приеду к тебе в гости».

Перейти на страницу: