Среди гиен и другие повести

Выйдя налегке на променад, он снял туфли, снял носки и, скатав, положил их в карманы брюк. Сошел на песочек, вдохнул всей грудью солнечный, соленый, колючий воздух шторма и решил, что будет счастлив хотя бы сейчас, напоследок.

Но красота мира только изранила душу Курта. Перед смертью не надышишься, вспомнил он и булькнул на этот буквализм коротким отчаянным смехом. Пожилая дама, проходившая мимо — в шортах, босиком, со скандинавскими палками в руках, — извлекла из себя в ответ дежурное «джюс» и улыбнулась будущему покойнику мышцами лица. Она-то точно собиралась жить до второго пришествия.

Закат сиял над водяными громадами. Мальчишки чеканили мяч, и воздушные змеи нарезали воздух на дольки. Веселый гомон стоял над пляжем, и Курт шел через этот мир — не смешиваясь с ним, как масло с водой.

Рядом прошла аллюром конная полиция, двое на двух красавцах, лоснящихся в лучах солнца, — гнедом и сером в яблоках. Вкусно пахло мясом от ресторана — официанты, в черном, с красными косынками на плечах, как птицы, стояли и похаживали между столиков в ожидании чаевых.

Нет, подумал Курт, вглядываясь в полосу каменной волноломни с маяками, — еще не сейчас. Дойти до мола, потом обратно; сесть с видом на закат, хорошо поужинать, выпить вина, а потом в номер — и спать, спать…

Внезапное воспоминание о Вере вызвало только досаду; желания не было, и Курт обрадовался этому: значит, все правильно. Здесь все прекрасно обойдется без меня, думал он, разглядывая семьи и парочки, гулявшие босиком по солнечным языкам прибоя. И лучше, что без меня.

Двое вдруг обнялись прямо перед ним: сумка, выпав из ее руки, легла на песок, как в обмороке; крупный мужчина, обхватив ладонью запрокинутый стриженый затылок, неспешно пил поцелуй с нежных губ. Они вросли друг в друга, эти двое, — словно навсегда. Ни зависти, ни злобы не почувствовал Курт, только грусть. В его жизни так и не случилось этого, даже нечего было вспомнить напоследок.

Он уже думал о своей жизни в прошедшем времени, откуда-то извне.

Напившись друг друга, мужчина и женщина прошли мимо Курта, даже не увидев его, но он успел тайком заглянуть в ее счастливые глаза. Большая красивая кисть лежала на тонком плече, и женщина на секунду прижалась к ней щекой.

Шторм стих, как по волшебству.

Курт, сощурясь, смотрел на солнце, поминутно прикрывая глаза и идя вслепую. Он шел и шел, а солнце сладко слепило напоследок из-под ажурной тучки, ложилось на линию горизонта, заливало море огнем перед тем, как уйти насовсем. Море покачивалось, успокаивая свое дыхание, и прогретая вода тепло подлизывалась под ступни.

А то бы — дождаться темноты и туда, вдруг подумал Курт. Никто бы и не хватился. Мартин Иден, вспомнил он. Да, Мартин Иден. Банально… А жить не банально? Заплыть поглубже, и все. А что? Может, прямо сейчас?..

Внезапная тоска сжала сердце, и Курт остановился, пораженный: оказывается, он еще хочет жить!

Обескураженный, он побрел навстречу темной полосе волнолома. Солнце уже почти село, но воздух был еще полон света. Линия мола постепенно укрупнялась, приобретая объем и глубину. Какая-то толпа густела вдали, и сирена «скорой помощи», как консервным ножом, взрезала воздух над побережьем.

У мола что-то происходило. Курт уже различал зевак, стоящих и склонившихся над чем-то. Два коня, гнедой и в яблоках, равнодушно глядели на происходящее. От кареты скорой помощи к морю быстро шли двое с чемоданчиком.

Похолодев, Курт все понял прежде, чем увидел. Тело, простертое на песке, не было видно за зеваками — только ноги, но что-то снова резануло душу Курта, и лишь подойдя поближе, он понял, что именно.

Это были ноги ребенка.

В двух шагах от линии прибоя лежал мальчик.

Курт сразу отвернулся, но успел увидеть детское запрокинутое к небу лицо. Рядом, вцепившись в безответную руку, выла и раскачивалась женщина.

Ноги Курта отказались нести его тело. Он сделал пару неверных шагов по пляжу и сел.

Произошла страшная ошибка.

Он был жив. Лицо обдувал приятный бриз, и ладони ощущали прохладу песка… Позорное недоразумение природы, одышливый пердун, забывший вовремя выйти вон, он жил, как ни в чем не бывало! А рядом, окостеневая, лежало тело мальчишки, и возле него лежала в обмороке женщина, чья жизнь, в сущности, тоже кончилась. Жестокие врачи хлопотали над нею, зачем-то желая вернуть в этот мир.

И Курт запротестовал.

— Это же я-а! — крикнул он кому-то. — Это же я-а хо-отел…

Он чувствовал себя обманутым. Трагедия была отдана другому; в репертуарной лавке оставались только фарс и пародия. Господа, не расходитесь, минутку внимания, господа! — у нас еще имеется забавный толстяк с мешочком снотворного… Просим к нам, к нам!

Какова дневная квота на смерть на этом побережье?

Все было чепухой, и только мальчик лежал на песке всерьез, глядя вверх невидящими глазами.

— За-ачем? — вместо него спросил у пустых небес несчастный Курт. — За-ачем?..

Вместо ответа чайка опустилась на серый песок и важно прошлась по нему, инспектируя происходящее.

Оля и Милька