Среди гиен и другие повести

Булыгина инстинктивно огляделась. В кабинете она была одна, и никто не мог ничего видеть, но сердце колотилось не из-за этого. Оно просто напоминало ей, зачем жить.

Булыгина подошла к окну — обычному, не компьютерному, окну с открытой створкой: перистое облачко вдали, крыши внизу, напитанный светом день, скверик с церковью… Щебетала пернатая мелочь, блеснул солнечный зайчик из дома напротив, потянуло теплым липовым цветом…

Он написал ей. Психопат, предатель, гордец, желанная гадина. Написал!

— Что? Прости…

Она вдруг поняла, что референтка уже несколько секунд стоит в дверях и что-то говорит.

— Пресс-релиз просят по тарифам: отсылать или посмотрите?

— Полчаса потерпит?

— Да, конечно.

На скамейке внизу сидела намагниченная парочка. Их еще не скрутило по-настоящему, определила Булыгина, вот, может быть, прямо сегодня все и начнется. А может, никогда. Написал все-таки, психопат дурацкий… Написал.

Просто посмотрю, что он написал, решила она. Забавно же.

Она несколько раз повторила слово «забавно» и вернулась к компьютеру. Села, вдохнула-выдохнула — и щелкнула мышкой. И весь тренинг пошел прахом.

Ни единого слова не было в его письме — только фотография старого блочно-панельного дома, за трамвайными путями, у парка…

Эпилог

Служивый человек, меченый оспой, курил, сидя в «жигулях» с видом на постылый сиреневый BMW. Его учили убирать следы, да и денег стоит маячок-то. А замигал маячок совсем недавно — в гараже небось стояла машина.

Барыня путешествовали-с! Шмара…

Служивый докурил, вышел и вразвалочку, поглядывая по сторонам, направился в сторону иномарки. Брелок со скачанным сигналом был уже в пальцах, когда иномарка вдруг пискнула сама.

От офиса стремительно шла — почти бежала — Булыгина. Она летела прямо на него, и он успел испугаться, но нет, она же не знала его в лицо! Повезло, подумал служивый. Еще полминуты — и такая бы началась канитель…

Он хлопнул себя по лбу, как человек, который что-то вспомнил, вернулся к «жигулям» — и, сам не зная зачем, быстро вырулил следом за ее машиной.

Он гнал за ней в слабом летнем потоке. Его вело предчувствие, и вело не зря: в сердце растеклась темная радость, когда он догадался, куда она едет.

О! Вот сейчас он и отыграется.

Судьба плюнула в душу оспяному старлею весной, но вдруг улыбнулась широкой летней улыбкой, и он ехал за провинившейся шмарой — ехал, предвкушая немыслимый расчет…

Она чуть не попала под машину, когда переходила дорогу. Ее стало колотить еще у компьютера; ни о каком пресс-релизе уже не могло быть и речи — она боялась не дожить человеком до заветной квартиры.

Машину бросила прямо у дома — прятаться было уже незачем. Код подъезда пальцы знали наизусть, но пальцы дрожали и все удалось только со второго раза. Булыгина привычно тянула на себя тяжелую металлическую дверь, когда чья-то рука помогла ей.

«Спасибо», — буркнула она. «Пожалуйста», — ответил человек неуловимо знакомым голосом, и, не глядя на него, она ринулась в подъезд, привычно набрав впрок побольше воздуха. Пахло — все равно пахло! — ссаками и еще какой-то дрянью.

Она успела нажать кнопку вызова и отправить дразнящую эсэмэску на восьмой этаж, когда этот человек снова возник рядом: он тоже ждал лифта. Она скривилась в досаде — ей было невмоготу чужое присутствие, ее разрывало близким освобождением, она считала секунды…

Точным незабытым жестом Булыгина щелкнула цифрой «восемь». Двери закрылись, и лифт, подрагивая, пополз наверх. Она еще успела удивиться тому, что вошедший вместе с ней не нажал никакой кнопки…

Она не закричала. Она не успела даже вздохнуть — лифт стоял, и каменная рука сжимала ее горло, а шершавые пальцы уже хозяйничали в блузке. Водянистые глаза блестели возле самых ее глаз.

— Ах ты, блядь… — хрипло шептал человек, и щека, побитая оспой, терлась о ее щеку. — Я тебя отучу ходить налево, блядь…

Она вскрикнула и чуть не вырвалась от нового ужаса, но запястья были уже вывернуты назад и схвачены мертвой хваткой.

— Тихо, ты! Будь умницей. Мы ведь никому не скажем, да? — ощериваясь улыбкой, страшный человек выдыхал ей слова прямо в лицо. Она почти теряла сознание от его запаха. — Кому ты скажешь? Никому ты не скажешь…

Отвратительный рот уже слюнявил ее шею.

— Давай, сучка, давай… Ну! — Служивый коротко залепил ей по лицу. — Я шучу с тобой, что ли?

Оспяной человек ломал ее, заводясь от тонкого воя, от жалкого бессильного сопротивления, и сладкая власть кружила ему голову еще с полминуты. Потом он почувствовал, как изменился запах.

В следующую секунду ладонь, копавшуюся в шелке белья, обжег пористый покров, и в грудь мощно уперлось что-то острое. Он увидел в сантиметре от себя раскрытый внимательный глаз с вертикальной прорезью в зрачке и закричал.

«Уже здесь».

Она всегда посылала эту эсэмэску, когда до блаженства оставались секунды. Его айфон звенел двойным колокольчиком, и спустя несколько перебоев сердца лифт со стуком останавливался на восьмом этаже. Движение этого лифта Пинский слышал сквозь стены, и ей не приходилось звонить — дверь распахивалась, когда до порога оставался один шаг.