Среди гор

Из-за гребня на открытый косогор, поросший кустиками полыни, выходили плотными рядками овцы и тут же разбегались врассыпную, норовя опередить друг друга. Когда отара развернулась, пастух взобрался на большой, как юрта, камень и запел свою протяжную песню. В аиле зашевелились люди, молодки шли с коромыслами, плавно покачиваясь под песню пастуха. Гнедой скакун на поводу у джигита легким, танцующим шагом шел на водопой.

Соке стоял на куче снега, и все это проходило у него перед взором. Утреннее солнце, горы и долины, убранные снегом, вызывали в душе его светлое настроение. Он то и дело прислонял ладонь к бровям и с восхищением оглядывался вокруг. Вот он увидел стайку голубей, носившихся над аилом. Вот по дороге в школу бегут вприпрыжку ребятишки, и от этого Соке становится еще радостней.

— О, посмотри ты на них, маленькие вы мои, в школу спешат, а? Вот хорошо-то как! — бормотал он умиленно.

Больше всего на свете Соке любит детей. Он никогда не упустит случая приласкать ребенка, потрепать его по головке, поговорить с ним, посмеяться — все это для него истинное наслаждение. Одно лишь омрачает его душу: большое это горе — прожить столько лет и не иметь ребенка своей плоти и крови, тяжело переживать, но при старухе и Джипар Соке старается не подавать вида. Пусть там, в глубине души, таится никогда не стихающая боль, и пусть о ней никто не знает.

В минуты, когда эта боль становится особенно невыносимой, он берет в руки вилы или лопату, бесцельно слоняется по двору, будто занятый делом, потом, словно вспомнив о чем-то, идет в дом. Джипар обычно готовит уроки, примостившись у подоконника. При виде ее Соке забывает обо всем. Он оживленно суетится, с благоговением заглядывая в детскую тетрадку:

— Учись, учись, бабочка моя! Если что надо, скажи отцу. Я для тебя все сделаю. Отец для тебя и души не пожалеет… Учись хорошенько, моя маленькая!

Порой эти неумелые ласки Соке не остаются без последствий; подтолкнет он ненароком руку Джипар, и на тетрадь садится клякса. Как он тогда ужасается, отдергивая руку, словно схватил раскаленный уголек.

— О боже, что я наделал! Ай, как плохо получилось, ай, как плохо! Тетрадь измаралась, а! Ведь учитель будет ругаться… Скажи ему, отец виноват… А я сам пойду признаюсь!..

Джипар смотрит на озабоченное лицо отца, на то, как он сокрушенно разводит руками, и заливается звонким смехом. Она не теряется, беда небольшая! Стоит только приложить промокашку и стереть резинкой пятно. Сложив книги в войлочную сумку, она бросается на шею Соке.

— Да это пустяки, ата, ничего не будет! — успокаивает отца бойкая девочка, целуя его в щеку. — Это совсем не страшно, видишь, пятна уже нет!

Джипар даже не подозревала, что родители у нее не родные. Если кто-либо в разговорах по неосторожности намекал на это, то ему крепко доставалось от старухи Умсунай:

— И говорить не смей такую ложь, а не то вон порог! Три дня, три ночи рожала я свою Джипар… Дочка наша вылитая отец: и руки его и ноги его… И даже на плече родимое пятно точь-в-точь такое!

Говорила она эти слова, а у самой волей-неволей сердце обливалось кровью: «Рано ли, поздно ли, а Джипар будет не наша, уйдет!» — думала старуха. Она горестно поджимала губы, сутулилась, опуская угловатые плечи и рассеянным, отсутствующим взором, казалось, искала какую-то потерянную дорогую вещь. Соке без слов понимал и чувствовал горе жены. Он старался как-то облегчить ее переживания, виновато суетился возле, трогательно заглядывая ей в глаза, бесконечное число раз входил и выходил, осторожно прикрывая дверь, и, не найдя ничего другого, участливо спрашивал:

— Ты, кажется, заболела, апа? Нездоровится? Может, чай вскипятить? Я мигом…

В ответ Умсунай тяжело вздыхала:

— Чай тут не поможет… Болезнь-то неизлечимая!

Соке стискивал зубы, но подбородок и губы его дрожали. Помолчав, он наклонялся к старухе:

— А ты приляг немного, хозяюшка моя! Давай, я укрою тебя потеплей. Соснешь малость, и все забудется. Не надо, не думай ни о чем. Не все дается в жизни, до дна ее далеко… Одинаково все уйдет, все пройдет… Но если суждено прожить хоть один день, надо жить не тужить, печалью горю не поможешь! Да и так ли несчастны мы?.. Паду я жертвой Чакибаша, отдал он на радость нам свою Джипар. Так пусть счастлива будет наша бабочка! Смотрю я и не нарадуюсь, с каждым днем такая ласковая да понятливая растет… Да это же родное дитя! Смотри, не обижай ее, ты же мать!..

Сегодня, когда ребята бежали поутру в школу, Соке стало жаль себя. «Эх, судьба ты, судьба! — тоскливо подумал он. — И что бы, если и мой сынишка выбежал из дому: «Отец, а я в школу иду!» — «Иди, иди, сыночек!»

Погруженный в свои горькие думы, Соке вздрогнул, когда сзади хлопнула дверь и раздался звонкий голосок Джипар:

— Ата, ой, атаке!

Она подбежала к нему, прыгая, как козочка, и протянула руки:

— Наклонись, атаке, я поцелую тебя! Ведь я соскучусь, пока вернусь из школы!

Девочка повисла у него на шее, осыпая Соке поцелуями:

— Вот, а теперь я побегу, теперь я не буду скучать!