Среди гор

Новорожденный смотрел на мир беспечным, равнодушным взглядом, ерзал в пеленках, а умиленные старухи, слегка щипнув его за лобик или нос, целовали свои пальцы, воркуя всякие добрые пожелания:

— Будь счастлив, дурашка, дай бог тебе долгих лет!

— Пусть слава и могущество отцов перекочуют к тебе!

Кто не знает, что стоит только женщинам вырваться из дома и собраться где-нибудь вместе, им и удержу нет, а особенно в таких торжественных случаях, как, например, смотрины новорожденного, когда в доме полно всяких угощений.

Большой самовар попыхивал паром, а белый фарфоровый чайник, напоминающий продолговатое гусиное яйцо, то и дело с готовностью склонялся над пиалами. Может быть, в сотый раз сегодня заваривали новый чай. И может быть, не один, а несколько овечьих желудков, наполненных топленым маслом, были вскрыты сегодня для гостей. Здесь были и колотый сахар, и урюк, и изюм. Старым байбиче поочередно подносили чай с каймаком:

— Пожалуйста, байбиче, чай!

— Пейте чай с каймаком!

Чай пили не спеша, по многу раз, и, когда вспотели лбы и размягчились лица, завязался разговор о всякой всячине.

— Вот то-то и говорю я, душа радуется, когда смотришь на такое празднество, — говорила кому-то старуха, довольная сегодняшним днем.

В ответ ей кто-то сокрушенно вздохнул:

— Забываем мы свои обычаи, не то теперь…

— О милая байбиче, что и говорить! — поддакнула третья женщина певучим голосом. — Нынешняя молодежь не то, что мы были, не имеют они уважения к старшим…

— Иные невестки до того обнаглели, что идет мимо, да еще толкнет свою свекровь под бок…

— Что уж там, байбиче, не осталось у молодежи ни совести, ни уважения!

— А я думаю, лучше умереть, чем быть подвластной невестке! — сурово заметила Аимджан-байбиче. — Пусть только ослушается, лозою отстегаю, как бывало…

— Значит, ты еще в силе! — с тайной завистью промолвила сморщенная, как кулачок, рыжеватая старушка. — А мы уже не смеем перечить невесткам. Если что случится, то так себе, поворчишь, поворчишь и перестанешь…

На минуту все примолкли, раздумывая о своей судьбе.

— Понаслушаешься, и страх нападет, ей-богу, — отозвалась на свои мысли мать Саадата. — Что ни день, то новые страсти, одна страшнее другой. Или впрямь уж правда, что видных да статных молодок будут собирать в один сарай?

— Да, милые! — Аимджан бросила хмурый, испытующий взгляд на молодок, сидящих у порога. — Слышали, говорят, что в аил пригонят племенных мужчин?

Челюсть маленькой рыжеватой старушки как-то сразу отвисла.

— Апей, боже милостивый! — удивилась она. — Разве бывают племенные мужчины?

— Сказывают, что бывают, байбиче. Хотят улучшить киргизский народ. Иные, что побывали в городе, говорят, повидали уже своими глазами этих племенных-то… В плечах они по четыре аршина, голова что твой казан, а глаза как пиалы… Чтобы народ не пугался, их пока не выпускают на улицу, а содержат где-то в закрытом дворе. Вот ведь как, милые мои! — Старуха, рассказывающая эту новость, понизила голос. — Говорить об этом страшно… Сказывают, этот самый… как, бишь, его… Калпакбаев тоже неспроста побывал в аиле. Он уже записал на бумагу всех тех молодок, которых спаривать будут с племенными мужчинами, а бумагу эту увез с собой…

— Апей, страсти какие, а куда же денут их мужей?

Старуха многозначительно приумолкла, как бы соображая, стоит ли рассказывать об этом, и потом ответила:

— А куда же их девать? Им дадут такого лекарства в сахаре, что они перестанут быть мужчинами…

Краснощекая молодка испуганно встрепенулась:

— Ой, не надо рассказывать!

— В почтенном доме грешно говорить о таких вещах! — заметила Аимджан-байбиче.

Ее поддержали и другие:

— Да пропади они пропадом, эти племенные люди!

— Пусть слышат уши, но не приведи бог видеть глазами…

Однако сплетница не примолкла. Она с удовольствием пожевала беззубыми деснами распаренный в чае кусок лепешки и рассказала еще одну новость:

— В прошлую осень по ту сторону гор родила одна женщина сына. — Старуха набожно ухватилась за ворот и пробормотала молитву. — О создатель, неведомы твои пути! Так вот, этот ребенок рос не по дням, а по часам. В один месяц он вырастал словно за год. Сейчас он уже как двенадцатилетний подросток и умом горазд. Словом, это будет богатырь. Если бог даст, он должен защитить народ от тех напастей, что свалились на наши головы. И в том же аиле коротконогая пегая кобыла принесла куцехвостого пегого жеребенка. В три месяца жеребенок был как трехлетний конь. Старики сказали, что это не простой жеребенок, а тулпар. Самому почтенному аксакалу в аиле явился во сне посланник аллаха и сказал ему, что пегий тулпар создан богом для молодого батыра…

Мать Саадата молитвенно проговорила:

— О боже, дай силу и мощь молодому батыру, чтоб он защитил нас от племенных людей!

Сурмакан, казалось, получала удовольствие от этих разговоров. Она сидела с горящими глазами и пылающими щеками и сейчас усмехнулась чему-то.

Строгая байбиче приметила ее усмешку и, намекая на Сурмакан, сказала молодым женщинам: