Среди гор

Слушали его внимательно, стояла полная тишина.

— Ой, столько говорили, что уж, кажется, теперь нечего больше сказать, — заметил один из собравшихся.

— Верно, — подтвердил другой. — Надо приступить к выборам.

Саадат, не вытирая навернувшихся слез, посматривал на Калпакбаева, как бы спрашивая: «Разве вы не собираетесь выступать?» А тот с невозмутимым видом дымил папироской и молчал. Саадат с горечью подумал: «Видно, и этот бессовестный». Все же он нашел единственно правильный для себя ход. Он хотел лишь разжалобить народ и не стал даже отвечать на обвинения, выдвинутые Сапарбаем. Жалостливое и смиренное выступление Саадата не прошло бесследно, оно тронуло людей. Даже те бедняки и батраки, которые собирались обрушиться на председателя аилсовета, решили, что они заблуждались и не стоит так резко нападать на батыровского внука, своего аилчанина и родича. «Что ни говори, — думали они, — все же он свой парень. Зачем нам снимать его? Чтобы поставили председателем человека из чужого аила?» Не говоря уже об Иманбае и Оскенбае, даже Соке, который до этого больше всех нападал на Саадата, теперь решил: «Будь он неладен, этот парень, кажется, он уже опомнился. Он хитрее лисы. Еще найдет лазейку и останется болушем. Тогда съест меня живьем. Уж лучше молчать».

— Есть еще желающие выступать?

— Нет, — ответил кто-то из толпы. — Приступайте к выборам.

Выбирать должны были одного члена аилсовета из сорока жителей, имеющих избирательное право.

— Сейчас товарищ Сапарбай огласит список лишенных избирательных прав, — объявил Исак. — Люди, внесенные в этот список, должны немедленно покинуть собрание.

Все затихли. При полной тишине Сапарбай читал:

1. Шоорук Батыров.

2. Бердибай Тынымсеитов.

3. Мулла Барпы.

4. Киизбай Кебекбаев…

В списке было двенадцать человек.

Бердибай поднялся, но ушел не сразу. Он снял шапку и с достоинством обратился к Исаку:

— Сынок, уважаемый уполномоченный, я не согласен с одним…

— С чем вы не согласны? — спросил Исак.

— Положим, я согласен с тем, что меня самого лишили права голоса… Скота у меня было не так уж много, но в старое время я четыре года работал болушем… И тогда мы старались для народа. Ладно, все это прошло. Меня удивляет другое. Барпы никак нельзя включить в наш список. Его называют муллой, но он на самом деле не мулла. Когда напьется бузы, он начинает поносить бога. Разве муллы бывают такими? Кроме того, Барпы никогда не имел ни одной скотины.

Раздались голоса:

— Верно! Барпы должен иметь избирательное право!

— У Барпы нет ничего, кроме слов «слава аллаху».

— У него еще есть какая-то книга, — сказал Шарше. — Все киргизские муллы такие же, как он. Они бормочут молитвы над покойниками, а напившись бузы, поют поминальные песни, сложенные женщинами. Ведь в нашем аиле нет другого муллы, кроме Барпы. А как же без муллы обойдется список лишенных прав?

Слова, сказанные участниками собрания о мулле Барпы, заставили Исака задуматься… «Народ не должен остаться недовольным, — размышлял он. — Пусть решает сама масса». Большинство поддержало Барпы, и он был вычеркнут из списка лишенных избирательных прав. А те, опустив головы, покинули собрание.

Началось выдвижение кандидатов в члены аилсовета. Исак объяснил, что каждый имеет право предложить того, кого он считает более подходящим.

— Осмона Бектемирова!

— Саадата Зарпекова!

— Бюбюш, невестку Канимета!

— Карымшака Беккожоева!

— Джакыпа Садыкова!

— Шарше.

— Курмана Мергенова.

Соке шумно вскочил с места:

— Я хочу, чтобы членом аилсовета был Сапарбай, сын Саякбая.

Старик хотел еще что-то добавить, но голос его был заглушен, каждый старался, чтобы прошел названный им человек.

— Ой, про Соке совсем забыли!

— Да, да, надо выбрать в члены аилсовета и Соке.

Когда список стал слишком большим, поднялся Сапарбай и, рассказав собранию о каждом кандидате, предложил выбрать в аилсовет Бюбюш, Соке, Джакыпа и Самтыра.

— Правильно!

— Согласны.

— За Соке я хоть сейчас готов поднять руку.

— На старости лет пусть и Соке хоть раз станет ачендиком.

Голосование начали с Соке. Хотя он остроумно и энергично отводил свою кандидатуру, его избрали единогласно. Перешли к Самтыру.

— Который это Самтыр? — спросил кто-то.

— Пусть покажется!

— Да, где он там спрятался? Пусть встанет!

Самтыр старался улыбнуться, но не мог. Он с трудом поднялся с места, растерянно огляделся, то краснея, то бледнея, на лбу его выступил пот.

Снова раздались голоса:

— Ой, это ты — чабан Самтыр?

— Теперь бросай стадо бая и становись ачендиком!

Все с радостью проголосовали за Самтыра. Он сам тоже поднял руку, не зная, что голосовать за себя не положено. Раздался хохот. Чабан густо покраснел, пот лил с него ручьями.

Снова вспыхнул дружный смех, одобрительные возгласы:

— Молодец, Самтыр!

— Живи долгие годы, пастух в больших чокоях!

— Да здравствует батрак!

Чтобы читатель понял радость бедняков и так же, как они, обрадовался за Самтыра в больших чокоях, не лишним будет рассказать о забитом батраке, о его родителях.

Дубана был, говорят аилчане, кулом у Чыныбека, отца нынешнего богача Киизбая. О том, как Дубана оказался у Чыныбека, санжирачи передают следующее.