Среди грабителей и убийц. Воспоминания начальника сыскной полиции

– При падении он мог удариться… – давал, нужно признаться, уклончивые ответы врач. – Что же касается разодранной ранки на шее, то ее можно объяснить так: если мы допустим, что Фохт скончался от кровоизлияния в мозг или, скажем, от паралича сердца, то нет ничего удивительного в том, что он, почувствовав дурноту, удушье, стал инстинктивно, в смертельном страхе, рвать ворот рубашки, царапать, почти рвать шею. У многих скоропостижно скончавшихся мне приходилось наблюдать подобные явления.

Следователь переглянулся с прокурором.

– Видите ли, доктор, ваше объяснение было бы весьма правдоподобным, если бы оно, простите, не было столь… неподходящим для данного случая. Вы говорите, что он, почувствовав удушье, стал рвать ворот рубашки, царапать шею. Но взгляните: воротник ночной рубашки Фохта расстегнут, отнюдь не разорван и даже не смят. Очевидно, покойный не прикасался руками к нему. Кроме того, и это главное: если бы Фохт сам упал, в агонии или в смерти, навзничь, на спину, то он должен бы скорее всего разбить себе затылок, голову. Вы видите: он лежит лицом кверху. Каким же образом человек, падающий навзничь, может получить от падения ссадины под бровями? Или у него брови на затылке?..

– Он мог удариться лицом… – пробормотал сконфуженный доктор.

– Нет, не мог, – ответил следователь. – Посмотрите: между кроватью и столом, то есть на том пространстве, на котором лежит несчастный Фохт, не находится ни одного предмета, о который он мог бы удариться. Эх, простите меня, доктор, не в укор, а так вам скажу: плохо у вас проходят судебную медицину. Мы, юристы, куда более сведущие в этой области, потому что практика лучше всяких теорий учит распознавать психологию трупа.

Немедленно отправив труп Фохта в медико-хирургическую академию для вскрытия, приступили к предварительному дознанию.

Трагическое происшествие в комнате Фохта всполошило весь муравейник – меблированные комнаты. В узком коридоре, темном, тускло освещенном крохотной керосиновой лампой, толпились в страхе, испуге и смятении аборигены этого логовища.

Первой для допроса была приглашена – за отсутствием самой содержательницы меблированных комнат – ее сестра, мещанка Евдокия Григорьева. На вопросы властей она дала подробные сведения обо всех жильцах. Тут была и целая пестрая галерея типов полуинтеллигентного Петербурга в лице его типичных представителей, тех скромных по средствам, но гордых по духу и претензиям людей, которые, ютясь в комнатах, с какой-то больной страстностью разыгрывают из себя «благородных нищих».

– У нас разные господа живут, – тараторила мещанка Григорьева, сестра своей «знаменитой» сестры – содержательницы меблированных комнат. – В номере пятом – барышня одна. Хорошая барышня! Все книжки читает, романы, да конфетки жует… К ней дядюшка в гости ходит. Такой солидный, важный господин, седой, с огромной золотой цепочкой на животике. В номере шестом – капитан один, отставной… Тот все ром ямайский пьет. Выпьет и кричит: «Я со всеми севастопольскими генералами ром ямайский пил! Смирно, шантрапа!» В номере седьмом проживает Иван Малинин. Бедствует, бедненький, а у его, слышь, опекуна аль попечителя большие деньги водятся… В том же номере чиновник, отставной губернский секретарь Александр Платонович Померанцев. Ну, уж этот господин – совсем непутевый. До того допился, что со службы прогнали, совсем обнищал. И одеть-то нечего… Конфузно сказать, а только и брючонок не имел. Бывало, кричит: «Эй, самовар!» А идти к нему боязно: он-то ведь без штанов, родненький…

Словоохотливую управительницу «номеров» пришлось оборвать, и власти ее попросили отвечать только на предлагаемые вопросы.

– Скажите, в ту ночь, когда скончался ваш жилец Фохт, все ваши жильцы были дома?

– Кажись, все…

– Был ли кто-нибудь в комнате покойного?

Тут Григорьева рассказала следующее. В этот поздний вечер и ночью к покойному заходили соседи по комнатам – Иван Малинин и этот самый чиновник «без штанов», Александр Платонович Померанцев. По-видимому, они курили, пьянствовали. Из комнаты Фохта раздавались взрывы хохота, пьяные выкрики, словом, веселье шло вовсю. Шумели настолько, что барышня из номера 5 выходила и просила быть потише, а то не дают спать спокойно ее «дядюшке»… В 2 часа ночи она видела Малинина сильно пьяным, а Померанцева – выходящим из комнаты Фохта, но уже в штанах, и притом в штанах покойного.

– Вы, стало быть, хорошо знали вещи покойного, если сразу узнали его брюки на Померанцеве?.. Скажите, в таком случае, чего не хватает среди вещей покойного Фохта…

Григорьева после беглого осмотра сейчас же обнаружила исчезновение енотовой шубы, золотых часов с цепочкой.

Один из жильцов, великолуцкий мещанин Петр Вихрев, тоже заявил, что в ночь смерти Фохта он видел, как Померанцев и Малинин переходили из комнаты в комнату, то от Фохта к себе, то от себя к Фохту. Слышал он также их громкие разговоры, возгласы, смех…

– Беспокойно было… – добавил он.