Среди грабителей и убийц. Воспоминания начальника сыскной полиции

Дворник, придя в себя и сообразив, в чем дело, стремглав бросился во двор дома, крича:

– Петр Кондратьич, Петр Кондратьич, в квартире полковницы убийство!

– Где? – раздался спокойный голос.

Появился конторщик дома, этот самый «Петр Кондратьич». Полковник в страшном волнении, путаясь, заикаясь, стал рассказывать конторщику то, что ему, на горе, пришлось увидеть.

– Дайте знать полиции! Скорее! Скорее!

– Дадим… Это уж как водится, – бесстрастно ответил конторщик.

Через несколько минут приставу 4-го участка Спасской части было сообщено, что в доме Яковлева, в квартире вдовы статского советника Миклухо-Маклая, обнаружено убийство.

Я сидел за составлением доклада по весьма важному делу, как вдруг ко мне ворвался мой помощник:

– Ваше превосходительство, сейчас из Спасской части сообщено, что в доме Яковлева убиты вдова статского советника госпожа Миклухо-Маклай и ее прислуга!

– Опять там… Какой странный дом… – проговорил я. – Вот что: конечно, прежде всего дайте знать судебным властям, а затем – едемте. Захватите с собою чиновников Игнатьева и Жеребцова.

Через несколько минут мы подъехали к дому Яковлева.

Весть об убийстве успела облететь не только всех жильцов этого дома, но и почти весь квартал. Перед подъездом уже стояла огромная толпа народа, столь охочая до всевозможных кровавых зрелищ, которую усиленно осаживали и просили разойтись городовые. Два околоточных надзирателя хриплыми голосами выкликали:

– Разойдитесь, господа! Все равно туда не попадете… Нельзя… Разойдитесь.

У дверей я встретился с уже успевшими прибыть товарищем прокурора, судебным следователем и полицейским врачом. Мы вошли в квартиру.

У порога нас встретил полковник В. Бедный старик плакал, твердя:

– Чувствую, погибла от ножа злодея и моя добрая, хорошая Александра Васильевна.

Мы обратились к нему. Он рассказал нам тут, на пороге квартиры, о том, что увидел.

– Прошу вас, полковник, остаться. Вы можете быть нам очень полезны вашими сведениями, указаниями, – сказал я ему.

Мы вошли в прихожую. Небольшая, довольно светлая комната. Вешалка, зеркало, стол, два стула. На вешалке – несколько дамских верхних вещей. Из прихожей две двери: одна – в коридор, другая – в залу.

И вот у двери, ведущей в коридор, лежал труп прислуги, Надежды Торопыгиной. Мы все склонились к нему.

Перед нами лежала молодая девушка, миловидная, но с лицом, искривленным судорогами огромного физического страдания. Она лежала на спине, широко раскинув руки. Розовое ситцевое платье было разорвано и сильно смято во многих местах. Юбка платья была несколько приподнята, так что левая нога почти до колена была обнажена. Горло ее было перерезано глубоко. Огромные лужи крови совсем залили ее грудь, плечи… Глаза, полные невыразимого ужаса, были широко раскрыты. Раскрыт был также и рот. Ослепительно-белые зубы выделялись особенно ярко на этом красном кровавом фоне.

Перед нами лежала молодая девушка, миловидная, но с лицом, искривленным судорогами огромного физического страдания. Она лежала на спине, широко раскинув руки. Розовое ситцевое платье было разорвано и сильно смято во многих местах.

Доктор склонился над трупом несчастной девушки и начал производить подробный осмотр, а мы устремились далее.

В первых трех комнатах все было в совершенном порядке. В зале, комфортабельно убранном, было тихо, покойно, невозмутимо покойно. На небольшом дамском письменном столе грудой лежали бумаги. Я подошел и стал рассматривать их.

На верхнем листе, лежащем поверх кипы бумаг, значилось: «2.000 р… 8.000… сеялка… послать управляющему приказ о расширении…»

Я впился глазами в эти строки… Чернила еще не просохли. Местами виднелись чернильные пятна, свежие. Очевидно, она только что писала.

Я пока бросил рассматривание бумаг и пошел дальше. В столовой тоже все было в порядке. На столе стояли серебряный самовар, чашка с недопитым чаем, корзиночка с сухарями.

Мы подошли к последней комнате. Отворили дверь, вошли и… увидели тяжелое, мрачное зрелище. У письменного стола, как раз напротив красивой кровати, лежала Миклухо-Маклай. Ее белое платье-капот было буквально все залито кровью, так что оно походило скорее на ярко-красное одеяние. Лежала она так же, как и прислуга ее, Надежда Торопыгина, навзничь, на спине, только руки ее не были распростерты, а судорожно притиснуты к шее, к горлу, которое страшным ударом было почти совсем перерезано. Я невольно отвернулся от этой ужасной картины. Полковник при виде ее громко зарыдал.

Мои агенты начали внимательный осмотр квартиры, обстановки, вещей. Комод во многих местах был забрызган кровью. Ящики его были выдвинуты, и в них все перерыто вверх дном, ящики другого письменного стола, стоящего тут же в спальне, тоже были раскрыты.

Не оставалось никакого сомнения, что это варварски зверское двойное убийство было совершено с целью ограбления.