Среди людей неименитых. Воспоминания современника

В Москве у него были друзья-однокурсники: чемпион СССР по боксу Анатолий Булаков и чемпион мира по фехтованию Артур Мидлер – люди известные в то время. Они сразу же предложили устроить его на тренерскую работу (в Москве только что построили стадион «Лужники», и хорошие специалисты были востребованы). Леонид отказался: «Мне с людьми очень трудно, с железяками я чувствую себя спокойнее», – и устроился в НИИ, руководимый академиком Курчатовым на должность токаря (ведь он окончил ФЗУ по специальности токаря). Зарплата была приличная. Токарем он был «от Бога». Как-то на спор с ребятами выточил на большом токарном станке крохотный шпендель для ручных часов – для профессионалов это суперкласс. В другой раз я застал брата с самоучителем английского языка. «Лень, зачем тебе это?» «Надо язык подучить, чтобы западные новинки по токарному делу просматривать!» Не знаю, есть ли такие сознательные и дотошные токари в наше время.

Однажды к его станку подошел бородатый человек (это был сам Курчатов) и сказал: «Леонид Иванович, говорят, что кроме Вас эту деталь никто не сможет выточить. Давайте посмотрим чертежи». Для Леньки это был «звездный час».

В курчатовском НИИ на Щукинской он и проработал до самой пенсии токарем.

А еще я очень любил брата моей матери Николая Егоровича. Для меня он был дядя Коля. Сколько лет прошло с тех пор, как он умер, а перед глазами стоит как живой. Невысокого роста, но квадратный по комплекции, очень ширококостный. Обладал чудовищной силой: мать рассказывала, что в молодые годы в деревне Середа на спор с погодками отрывал от земли трактор «Фордзон». Воевал в Великую Отечественную, а до этого и в Финскую кампанию. Это позорная страница в истории нашей страны, когда маленькая Финляндия, воюя против СССР, – формально в состоянии войны находился лишь Ленинградский военный округ – погубила десятки тысяч советских солдат. У финнов была профессионально обученная, хорошо вооруженная и экипированная армия и они знали, за что они дрались, что защищали. Сорок лет спустя будет Афганистан. А еще через два десятилетия – Чечня!

Но про войну дядя Коля никогда не рассказывал. Я же был поражен, когда на его похоронах за гробом несли по русскому обычаю на подушечках ордена и медали. Я и не подозревал, что он имел столько наград! А ведь обе войны прошел простым солдатом.

После войны дядя Коля работал директором крупной овощной базы в Подмосковье. Хочу рассказать об одном эпизоде этого периода его жизни.

Однажды на базу пригнали товарный эшелон из дружественной Болгарии с партией сливы. Дело было в пятницу, т. е. впереди еще два выходных дня. Слива уже начинала портиться, через два дня она превратилась бы в «пульпу», иначе говоря, просто сгнила бы. Разгружать и обрабатывать такое «сырье» некому по случаю предстоящих выходных дней. Дядя Коля как директор овощехранилища принять эшелон отказывается. «Мудрые» партийные дядьки звонят из райкома, грозят исключить из партии и посадить. Ситуация патовая. Тогда дядя Коля своей властью распоряжается продать эту сливу прямо из вагонов по государственной цене рабочим и работницам базы (а их там были тысячи человек) и жителям близлежащих районов: выходные дни, – может быть, сварят варенье или законсервируют. Не пропадать же добру. Сливу охотно раскупили: ведь намного дешевле, чем в магазине, и, тем более, чем на колхозном рынке.

Казалось бы, принято мудрое «соломоново решение»: с поставщиками-болгарами не поссорились, слива не пропала, народ доволен, деньги государству заплачены. Но нет! Завели уголовное дело «за превышение служебных полномочий!» После долгих разбирательств дело закрыли «за отсутствием состава преступления». Но сердце солдата, прошедшего две войны не выдержало подковерной борьбы: дядю Колю сразил тяжелейший инфаркт, восстанавливаться после которого ему пришлось несколько лет. До конца жизни его мучили сердечные боли.

А ведь это был удивительно спокойный и ровный по характеру человек. Он воспитал двоих дочерей, растил вместе с ними дочь погибшего друга, содержал свою больную старшую сестру. А жили они все вместе в районе теперешнего метро «Октябрьское поле»; после войны там был поселок ВИЭМ (Всесоюзного института электрического машиностроения); в двенадцатиметровой комнате – шесть человек. Но тогда почти все так жили. Многие живут так и сейчас.

После инфаркта врачи запретили ему играть на баяне, что он очень любил делать. Так он выучил самостоятельно ноты и научился играть на гитаре (благо, не нужно было растягивать мехи баяна) это в сорокалетием возрасте! Девчонок своих он обожал, а жену Анастасию Никитичну называл не иначе, как Ласточка или Настёк.

Однажды – мне было уже лет двадцать – приехал я к нему в гости (был выходной день): на диване лежит человек-гора. Когда я вошел, он крикнул жене, которая в это время была на кухне: «Ласточка, Настёк, Бог есть!» – «С чего ты взял, старый, во сне что-нибудь почудилось?» – «Да нет. Лежу, думаю, с кем бы выпить. А тут и племяш пришел! Нет, Бог, определенно, есть!»