Среди овец и козлищ

И я объяснила, что встречалась с Уолтером Бишопом всего раз. Еще до того, как здесь поселилась Тилли, я каждую пятницу ходила с миссис Мортон в рыбную лавку Брайта, и мы почему-то всегда заказывали там сосиски в кляре и пирожки с рыбой, причем неважно, хотелось нам этого или нет. И вот как-то раз он тоже оказался там, стоял в очереди, которая змеилась вокруг всей лавки. Бледное лицо отливало странным блеском, отчего этот тип походил на треску, выставленную за прилавком, и миссис Мортон тут же крепко прижала меня к себе. И не разрешила мне поднырнуть под перегородку и понаблюдать за тем, как рыба, подпрыгивая, жарится в масле, и ощутить исходящий от нее запах и тепло.

– Кто это был? – спросила я ее позже, когда мы уселись пить чай.

– Уолтер Бишоп.

Она не стала распространяться на эту тему.

– А кто он такой, Уолтер Бишоп?

Миссис Мортон потянулась через стол за уксусом и сказала:

– Тебе лучше не знать.

Я закончила рассказ, Тилли снова взглянула на дом напротив.

– А почему люди так его не любят? – спросила она.

– Ну, не знаю. Никто ничего не объясняет. Возможно, это как-то связано с Богом?

Тилли почесала нос, выпачканный пыльцой.

– Что-то не понимаю, как такое может быть, Грейси, – сказала она.

Какое-то время мы сидели молча. Даже радио, похоже, задумалось. Я пересчитала взглядом все дома и подумала: может, викарий прав? Что, если миссис Кризи исчезла лишь потому, что на этой улице не хватало Бога? Что Он неким непостижимым образом вдруг упустил нас из вида и оставил в людских судьбах дыры, в которые они проваливались и исчезали.

– Наверное, нам все же стоит навестить Уолтера Бишопа, – сказала я. – Возможно, стоит проверить, живет ли там у него Бог.

Обе мы снова посмотрели на дом номер одиннадцать. И он тоже смотрел на нас пропыленными стеклами окон среди осыпающейся штукатурки. Вдоль кирпичного фундамента тянулись сорняки, занавески и шторы были задернуты, словно хозяин дома хотел отгородиться от всего остального мира.

– Не думаю, что это хорошая идея, – заметила Тилли. – Думаю, следует прислушаться к людям, которые советуют держаться от него подальше.

– А ты всегда прислушиваешься к тому, что говорят люди?

– Ну, по большей части, – ответила Тилли.

Я помогла ей подняться на ноги и предложила вместо этого навестить Эрика Лэмба. Свернула карту и убрала ее в карман.

Но когда мы зашагали по улице к дому номер десять, я еще раз посмотрела на дом Уолтера Бишопа и кое о чем подумала.

Потому что для себя уже решила: эту тайну нам непременно надо разгадать.

Разыскать Эрика Лэмба оказалось нетрудно.

Вне зависимости от того, какая была погода, он находился в саду, копал или пропалывал, вдавливал семена в мягкую землю. Если шел дождь, все видели, как он стоит под огромным зонтом, обозревает свои владения, а временами скрывается в сарае, что в дальней части сада, с маленькой фляжкой в руке и в вязаной шапочке с помпоном. Я, бывало, тоже ждала под этим навесом, пока отец расспрашивал, как лучше сделать компостную кучу или когда следует подрезать розы. Эрик Лэмб всегда очень долго раздумывал над ответом, словно слова были маленькими побегами, которым нужно время прорасти.

– Так вы делаете обход садов? – спросил он.

Я стояла вместе с Тилли в том же сарае. Тут пахло землей, деревом, слегка – креозотом, и было темно и безопасно.

– Да, – после долгой паузы ответили мы. Манера говорить медленно оказалась заразительной.

Он смотрел не на нас, а в маленькое окошко, запылившееся за много лет.

И после паузы спросил:

– Зачем?

– Так поступают все герлскауты, – ответила Тилли. – Зарабатывают себе жетоны.

Она покосилась на меня, ища одобрения, и я кивнула.

– Зачем? – снова спросил он.

Тилли, стоя за спиной у Эрика Лэмба, пожала плечами и скроила забавную рожицу.

– Это показывает, что человек на что-то способен, – ответила я, избегая смотреть на гримасы Тилли.

– Разве? – Эрик Лэмб свинтил крышечку с фляжки, стоявшей на полочке. – Неужели думаете, что наличие этого жетона доказывает, что человек на что-то способен?

– Нет. – Я чувствовала себя как студент, попавший по ошибке не в ту аудиторию.

– Тогда к чему все это? – спросил он и взялся за фляжку.

– Наверное, для того, чтоб почувствовать сопричастность? – вступила Тилли.

– Это символ, – сказала я.

– Да, символ, – повторила Тилли, хотя вышло у нее как-то неуверенно.

Эрик Лэмб улыбнулся и завинтил крышечку на фляге.

– Ну, раз так, давайте выйдем отсюда и заработаем каждой из вас по эмблеме.

Сад у Эрика Лэмба, казалось, был побольше, чем наш, хоть я и знала, что размер всех садов одинаков.

Возможно, потому, что земля была аккуратно разделена на секции, в то время как у нас валялись в саду какие-то старые коробки, в дальнем углу ржавела газонокосилка, а из газона были вырваны целые клочья травы – результат деятельности Ремингтона, когда наш пес был моложе, стройнее и носился по лужайке как бешеный.

Мы стояли у края этой таинственной территории, сплошь размеченной колышками и натянутыми между ними тонкими веревочками.

Эрик Лэмб скрестил руки на груди и указал кивком вдаль.

– Что самое главное для сада, как думаете? – спросил он.