Читаем Среди овец и козлищ полностью

Среди овец и козлищ

– Ну, люди, которые этим занимаются. Только они могут решить, сорняк это или нет.

– А кто в данный момент этим занимается? – Он взглянул на Тилли, та, щурясь от солнца, смотрела на него. – У кого в руках садовая тяпка?

Тилли почесала испачканный в земле нос и еще сильнее сощурилась.

– Я?.. – тихо спросила она.

– Ты, – кивнул Эрик Лэмб. – Именно тебе решать, сорняк это или нет.

И все мы обернулись и посмотрели на растение, которое ждало своего приговора.

– Взгляд на сорняки, – сказал Эрик Лэмб, – весьма субъективен.

Мы пребывали в замешательстве.

Он сделал еще попытку:

– Очень многое зависит от личной точки зрения. То, что одному человеку кажется сорняком, другому может показаться прекрасным цветком. Многое зависит от того, где и как эти люди росли и какими глазами они смотрят на мир.

Мы оглядели сад с георгинами, фрезиями и геранью.

– Так весь этот сад может показаться кому-то полным сорняков? – спросила я.

– Вот именно. Если любишь колокольчики, все здесь может показаться напрасной тратой времени.

– И тогда ты бросаешься спасать колокольчики, – подхватила Тилли.

Он кивнул.

– Так все-таки сорняк это или нет? – спросил он и посмотрел на Тилли.

Ее тяпка зависла над растением. Она вопросительно взглянула на нас, мы по-прежнему не сводили с нее глаз. В какой-то момент мне показалось, что сейчас она его выкопает, но вот Тилли отложила тяпку и вытерла руки о юбку.

– Нет, – решила она, – это не сорняк.

– Тогда пусть себе живет, – сказал Эрик Лэмб. – А мы с вами пойдем в дом и выпьем по стаканчику лимонада.

Мы оторвались от газет, отряхнули одежду и пошли за ним через сад.

– Все же интересно, права ты была или нет, – заметила я, вытирая ноги о коврик у входа. – Может, все же то был сорняк.

– Дело совсем не в этом, Грейси. Думаю, главное в том, что каждый имеет право думать иначе, чем другие.

Все же смешная она иногда бывает, эта Тилли.

– Ты так ничего и не поняла? – спросила я.

Она насупилась и уставилась на коврик.

Эрик Лэмб полез за стаканами, стоявшими на буфете, тем временем мы с Тилли с любопытством осматривали кухню.

Просто удивительно, до чего разные у людей кухни. Одни такие кричащие и суматошные, как у миссис Дейкин, другие, как у Эрика Лэмба, тихие и спокойные. Над дверной рамой чуть слышно тикали ходики, холодильник мирно урчал в углу. А в остальном – никаких звуков, даже когда мы открывали краны, посматривали в окно и мыли руки жидким мылом. Рядом с плитой стояли два кресла-качалки, одно расшатанное, с почти провалившимся сиденьем, другое целое, как новенькое. Через спинки обоих были перекинуты связанные крючком покрывала – переплетение многоцветных ниток радовало глаз своей яркостью, – а на туалетном столике стояла фотография женщины с добрыми глазами. Она смотрела, как мы моем руки, как берем стаканы с лимонадом у Эрика Лэмба, и я подумала: каким терпением надо было обладать, чтоб сплетать воедино эти шерстяные пряди, создавая плед для кресла, в котором она больше не сидит.

И решила спросить прямо в лоб, без обиняков.

– А вы верите в Бога? – спросила я.

Я видела, как Эрик Лэмб взглянул на фотографию, однако отвечать он сразу не стал. Вместо этого сидел так тихо, что я слышала, как он дышит. И вот, наконец, он снова посмотрел на снимок, потом – на меня, и сказал:

– Конечно.

– И вы верите, что Он находит каждому подходящее место?

– Как анемонам? – вставила Тилли.

Эрик Лэмб посмотрел через окно в сад.

– Думаю, Он позволяет нам расти, – ответил он. – Просто мы должны найти лучшую почву. Каждое растение может расцвести пышным цветом, надо лишь найти для него правильное место. Но иногда самое подходящее место вовсе не там, где нам кажется.

– Интересно, могут ли овцы и козлища расти на одной и той же почве, – сказала Тилли.

Эрик Лэмб взглянул на нее и нахмурился, и тогда мы рассказали ему о козлищах и овцах и о том, что Бог повсюду, и мы размахивали руками и пили лимонад.

– А кто эта леди на фотографии? – спросила Тилли.

Мы посмотрели на Тилли. И она смущенно отвернулась.

– Это моя жена, – ответил Эрик. – Я ухаживал за ней, но потом она умерла.

– И теперь, когда она ушла, вы вместо нее ухаживаете за садом, – сказала Тилли.

Эрик Лэмб забрал у нее пустой стакан.

– У меня ощущение, что вы отбрасываете гораздо больше тени, чем мне поначалу казалось, – сказал он.

И улыбнулся.

Едва мы затворили за собой калитку, как Тилли ухватила меня за рукав.

– Мы так и не поговорили с ним о миссис Кризи.

Я открыла пакет, который вручил нам на прощанье Эрик Лэмб. В нем лежали томаты черри, от коричневой бумаги исходил сладковато-пряный аромат лета.

– Ну, разумеется, поговорили, – ответила я. Сунула один помидорчик в рот, почувствовала, как он лопнул на зубах. – Ни о чем другом почти что не говорили.

Тилли тоже запустила руку в пакет.

– Как это?

– Ах, Тилли Альберт, – сказала я. – Что бы ты без меня делала?

Она надкусила черри и улыбнулась мне.

К полудню пакетик опустел. Томаты были сладкие, как сахар.