Среди овец и козлищ

Шейла говорит о применении грубой силы и преимуществах такого подхода, но тут ее перебивает звон маленького колокольчика над дверью. Все дружно оборачиваются – с таким видом, точно ожидали увидеть человека, придерживающегося того же мнения, нового союзника, сторонника грубой силы и петиций с подписями соседей, – но в дверях углового магазинчика стоит сам Уолтер Бишоп в пальто, промокшем от дождя, и в запотевших очках. Все разговоры мгновенно стихают.

Шейла поднимает Лайзу с пола и крепко, что есть сил, прижимает к груди.

Уолтер проходит через весь магазин. Ботинки поскрипывают по линолеуму, сумка задевает банки на нижних полках. Вот он приближается к прилавку, снимает очки и протирает серым от грязи носовым платком. Эрик видит, как дрожат у него руки, видит капельки пота на лбу.

– Мне бы… – говорит Уолтер Бишоп. – Не будете так любезны продать мне пинту молока?

Все молчат.

Стоящий за прилавком Сирил складывает руки на груди и воинственно выдвигает вперед челюсть.

Уолтер Бишоп ждет. Он улыбается. Но улыбка какая-то вымученная. Продиктованная, скорее, оптимизмом, а не надеждой на успех, но все же улыбка. И Эрик никак не может понять: то ли Уолтер Бишоп просто глуповат, то ли полный болван.

– У нас нет молока, – отвечает Сирил.

Все молча переглядываются, в глазах нескрываемое любопытство.

– Всего одну пинту. – Уолтер указывает на ряды молочных бутылок, выставленные в холодильнике за прилавком.

– Нет у нас никакого молока, – говорит Сирил. – Не уверен, что сейчас в магазине есть что-нибудь на продажу.

Уолтер выдерживает взгляд хозяина лавки. Улыбка по-прежнему на губах, но постепенно вянет. По лицу видно – он ищет какой-то выход из ситуации.

Уолтер топчется у прилавка. Эрик слышит, как Гарольд с хрустом разминает руки, как Шейла барабанит пальцами по прилавку.

– У вас все? – спрашивает Сирил.

Уолтер разворачивается к выходу. Бормочет слова извинения, сожаления и благодарности – так тихо, что Эрик даже не понимает, шепчет ли он эти слова в реальности или же звуки сопутствуют признанию поражения. После того, как за ним затворяется дверь и затихает маленький колокольчик, все продолжают стоять в полном молчании.

Шейла грохает кулаком по прилавку.

– Вот что нам надо, – говорит она. – Показать этому Уолтеру Бишопу, что это, черт возьми, значит – быть цивилизованным человеком.

Они выходят на улицу. Говорит в основном Гарольд, а Шейла так и впитывает его слова, вместе с выхлопными газами парковки.

Эрик старается их не слушать.

Они вынашивают планы и петиции, договариваются о встречах в «Легионе», о телефонных звонках в муниципалитет. У Эрика есть более серьезные проблемы, о которых стоит подумать.

Он видит впереди Лайзу. Девочка карабкается на каменную изгородь, что огибает тротуар. Тянет руку, пытаясь потрогать нижние ветки деревьев, прикоснуться к самым их кончикам. У нее никак не получается, постоянно не хватает всего одного-двух дюймов. Он не сводит с нее глаз. Странно все же. Такая высокая девочка, а ничего не получается.

А потом он вдруг понимает, почему не получается. Розовая ткань так туго натянута на плечах, что не дает рукам дотянуться до веточек.

По этой причине она и лезет из кожи вон. Во всем виновата куртка с капюшоном. Она ей маловата.

Дом номер четырнадцать, Авеню

20 июля 1976 года

– Ну, это-то вас, наверное, не слишком беспокоит? – спросил мистер Форбс.

Все мы наблюдали за тем, как мистер Капур приводит в порядок свою длиннющую машину. Я сидела на траве у ног мистера Форбса.

Мистер Капур высунулся из-за капота.

– Что именно беспокоит? – спросил он.

– Жара. – Мистер Форбс указывает на небо, я вижу, как он в своих сандалиях приподнимается на цыпочки. – Жара, она ведь не валит вас с ног? Как всех тут остальных?

Мистер Капур нахмурился, отряхнул одежду. Он мыл свою машину специальным шампунем. Без всякой воды, иначе миссис Мортон задала бы ему жару. Оттирал с нее птичий помет.

– Просто Гарольд хотел сказать, что там, в ваших родных краях, должно быть, дикая жарища всю дорогу. – Мэй Рупер стояла позади меня, навалившись грудью на изгородь. Я слышала, как жалобно постанывали деревянные плашки под ее весом, особенно когда она начинала говорить.

– В Бирмингеме? – спросил мистер Капур.

– А разве в Пакистане тоже есть город Бирмингем? – удивилась миссис Форбс.

Мистер Форбс многозначительно покосился на жену и нахмурился, потом снова обернулся к Капуру.

– Это ведь у вас в генах, правильно? Индийцы, они прекрасно переносят жару. Очень закаленная раса. Там людям со многим приходится мириться.

– Будем считать, что так, – кивнул мистер Капур. Он все еще яростно оттирал птичье пятнышко, хотя, на мой взгляд, оттирать там было уже нечего.

– Нет, я никакой не расист, боже упаси, – заявил мистер Форбс, переступая с пятки на пятку в своих сандалиях. – Совсем даже не расист.

– Ничего подобного, – подтвердила миссис Форбс.

– Ни капельки, – сказала Мэй Рупер.