Среди свидетелей прошлого

«Что Вы делаете, пожалейте Россию, пожалейте царя!.. Неужели не найдете средств спасти нас от такого зловредного человека?.. Ему нет места в России — везде он опасен — разве в Березове или Гижинске… Избавьте нас от Чернышевского — ради общего спокойствия».

Легко сказать — «избавьте»! Нужны улики! А для того слежка. Неутомимые филеры строчат донесения.

«За Чернышевским учрежден самый бдительный надзор, для облегчения которого признано необходимым подкупить тамошнего швейцара…» Чернышевский «уходил со двора в 9 1/2 ч. и вернулся домой в 2 1/2 ч. Приезжий из Москвы вовсе не отлучался из квартиры Чернышевского, а занимался у него в кабинете до 3 ч. ночи. Вечером в числе посетителей у Чернышевского были артиллерийский офицер и студент…»

На следующий день новые сведения, новые часы ухода, прихода, новые имена посетителей. Агенты дежурят у дома. Агенты забрались в дом. Третье отделение ищет улики.

…Люди встречают Чернышевского на улице, в редакциях, у знакомых — и поражаются. Он еще на свободе? Странно! Столько было слухов, что Николай Гаврилович арестован! Сам Чернышевский тоже каждый день слышит о своем аресте. Но он продолжает писать, помогает начинающим литераторам, шутит с друзьями, в журнальной полемике расправляется с ретроградами и живет все в том же доме, все так же широко и открыто.

Жандармы теряются в догадках. Им кажется, что «ниспровергатель основ» должен таиться или, заметив за собой слежку, бежать за границу. А этот еще является в Третье отделение к самому Потапову и выговаривает ему за то, что какой-то гвардейский офицер, видите ли, надерзил Ольге Сократовне. Непостижимо!

Кто-то написал воззвания, обращенные к барским крестьянам, к солдатам, — прямой призыв готовиться к бунту. Кто? Наверное, не обошлось тут без Чернышевского. Он, он… А поди докажи!. Следов нет. Ищейки беспомощно тычутся носами. Схватить, арестовать! Но с чем начинать процесс? Ведь за ним будут следить тысячи людей в России и за границей. И «крамольную» деятельность Чернышевского, его авторство придется доказывать, аргументировать, документировать — иначе скандал! Нужны улики. Улики во что бы то ни стало!

А он словно родился конспиратором: нигде никаких следов. Скрепя сердце жандармы признают в деловой записке: «Юридических фактов к обвинению Чернышевского в составлении возмутительных воззваний и в возбуждении враждебных чувств к правительству в III отделении не имеется».

НЕВРУЧЕННОЕ ПИСЬМО

27 июня 1862 года из Лондона в Петербург выехал скромный торговый служащий Павел Ветошников. Не раз совершал он это путешествие, и всегда с удовольствием. А тут тревога не покидала его. В чемодане его лежала пачка писем, которые нельзя было доверить почте. Их написали своим русским друзьям и единомышленникам Герцен, Огарев, Бакунин. Попадись с такими письмами — несдобровать! Но кому придет в голову искать «крамолу» в чемодане служащего торговой фирмы?..

Ветошников был арестован, едва переехал границу государства Российского. Он не знал, как не знали и Герцен и Огарев, что их «гость» в Лондоне, некий Перетц — агент Третьего отделения. Зато Перетц знал о письмах, которые повез Ветошников.

Жандармы ликовали. Улики! Долгожданные улики! Вот письмо Герцена к Николаю Серно-Соловьевичу. Одного этого письмеца достаточно, чтобы арестовать друга Чернышевского, сотрудника «Современника». Ба! Но в письме Герцен пишет: «Мы готовы издавать „Совр.“ здесь с Черныш, или в Женеве. Печатать предложение об этом. Как вы думаете?»

Ах вот что! Чернышевский собирается бежать за границу! Вместе с врагом престола Искандером намерен в Женеве или в Лондоне выпускать «Современник», по высочайшему повелению временно приостановленный изданием в России! Отлично!..

Лето. Кто выехал на дачу, кто — в имения, кто — на курорты. Петербург опустел. 7 июля 1862 года. Николай Гаврилович несколько дней назад проводил жену с сыновьями в Саратов, а сам задержался в столице — сдать внаем квартиру, распродать обстановку. «Современник» закрыт на восемь месяцев. Можно пока пожить на родине.

В первом часу дня забежал Антонович. Потом пришел доктор Боков. В зале уже не было вещей, и голоса гулко отскакивали от пустых стен. Звонок в половине третьего никого не встревожил, но беседа оборвалась. Все трое смотрели на дверь, ожидая нового посетителя.

В дверях появился офицер. Приземистый, с лицом, изъеденным оспой. Спросил Чернышевского. Николай Гаврилович столь стремительно скрылся в кабинете, что офицер не успел даже заметить двери. Беспомощно озираясь, крикнул в переднюю:

— Где кабинет Чернышевского?

Из передней выполз квартальный надзиратель. Только теперь Антонович и Боков поняли: офицер пришел не по объявлению о сдаче квартиры внаем.

Жандармский полковник Ракеев… Когда-то он сопровождал гроб Пушкина, тайно вывезенный из столицы. Совсем недавно арестовал поэта Михаила Михайлова. Теперь Чернышевский… Полковник даже считал себя причастным к литературным делам и был не прочь поболтать с очередной жертвой об изящной словесности.