Среди свидетелей прошлого

Антонович и Боков выбрались из квартиры благополучно, все еще надеясь, что приход зловещего гостя закончится только обыском. Но он закончился арестом.

Жандармы перевернули весь кабинет Чернышевского. Улов был небогат. Несколько бумаг и писем, которые как-то можно было использовать. Две тетради с трудночитаемым текстом. Да четыре картонные полосы с цифрами и буквами, выписанными в два столбца…

В ЖАНДАРМСКИХ СЕТЯХ

…Алексеевский равелин. Стены обиты серо-зеленым бархатом плесени, маленькие оконца подслеповато уставились в высокую кирпичную стену, отгораживающую тайную тюрьму от всей остальной Петропавловской крепости. Внутри треугольника, образованного стенами равелина, крохотный дворик. Короткие дорожки, чахлые кусты и яблоня, посаженная декабристом Батенковым…

Следственная комиссия нервничала. Чернышевский почти четыре месяца в крепости — и ни одного допроса! А о чем допрашивать? По тем горе-уликам, что отобрали при обыске, даже «вопросных пунктов» не составишь. 30 октября все же устроили первый допрос: авось узник сам сболтнет что-нибудь лишнее! Но узник не сболтнул. И комиссия продолжала нервничать.

А Чернышевский был спокоен («Если бы можно было найти какое-нибудь обвинение против меня, достаточно было времени, чтобы найти его»). Он работал. Писал письма. Толковал законы. И законы свидетельствовали: Чернышевского нужно освобождать — прошли все сроки для предъявления ему обвинения…

Комиссия теребила Третье отделение. Третье отделение же в лице управляющего Потапова не торопилось. Потапов выжидал: пусть комиссия покажет полную свою несостоятельность, тогда он один выступит спасителем престола и отечества. Управляющий Третьим отделением уже знал, кто поможет ему в этом…

Домик, принадлежащий Надежде Николаевне Костомаровой, жене отставного прапорщика, стоял в Москве, в Марьиной слободке. За год до ареста Чернышевского в домике разыгралась семейная драма. Брат донес на брата.

«Ваше сиятельство! Преданность моя к его величеству и вашему сиятельству заставила меня следить за делом столь важным, что последствия его наделали бы много шума и много хлопот для правительства. Представляю в. с-ву подлинные письма к войску и крестьянам, которые печатаются и будут пущены в дело; вы из них увидите, какой страшный заговор составлен между большой партией людей значительных…»

Захлебываясь от холопского усердия, 19 летний доносчик уведомлял: кружок студентов печатает в тайной типографии «возмутительные» произведения… вот, пожалуйте, имена… адресочки… среди прочих Всеволод Костомаров — старший братец… имеет станок и прокламации «Барским крестьянам» и «Русским солдатам», у себя хранит…

Студентов арестовали. Всеволода Костомарова тоже. Николай же Костомаров с благословения Третьего отделения отправился на Кавказ, да так и исчез по дороге.

Зато Всеволод остался.

Отставной уланский корнет, неплохой знаток нескольких иностранных языков, Всеволод Костомаров перед арестом подвизался на литературном поприще. Познакомился с поэтом Плещеевым, тот порекомендовал его поэту Михайлову, а Михайлов представил Костомарова Чернышевскому. К молодым Николай Гаврилович относился всегда внимательно. Заказал Костомарову для «Современника» несколько переводов из Гейне. Присматривался. Михайлов же попросту доверял новому знакомцу. Тем более что и впрямь его можно было использовать: как ни говори — печатный станок!..

И вот арест. Всеволод Костомаров ежится в камере, по привычке уставя взгляд в землю. Вот тебе и литературная карьера! Он знал, что ему грозит за участие в делах вольной типографии, за хранение прокламаций. Спасать, спасать себя надо! Следствие отметило: Костомаров весьма много содействовал «раскрытию некоторых обстоятельств» дела. Еще бы — выдавал. Донес и на поэта-революционера Михаила Ларионовича Михайлова. Знал немного, но умел показать, что очень осведомлен. Умел фабриковать хитросплетенные наветные письма. Слова скользили угрем и писаны были всякий раз новым почерком. Даже псевдонимы выбирал скользкие, хитрые.

Всеволод Костомаров и был тот козырь, с помощью которого Потапов собирался «поразить» следственную комиссию, безуспешно искавшую улики против Чернышевского.

Сам Костомаров тоже спешил. Коли Третье отделение в нем нуждается, он продаст свои услуги подороже. Его достопочтенная матушка получает уже единовременные пособия из секретных фондов. Ничего! Карьеру можно сделать не только на литературном поприще!

…А Чернышевский уже восьмой месяц сидел в равелине. Он протестовал, писал генерал-губернатору, царю. Он объявил голодовку, чтобы доказать, что не потерпит над собой насилия. И работал. Все время работал.

…Потапов и Костомаров в трогательном единодушии составляли сценарий «разоблачения» Чернышевского. Прежде всего для отвода глаз широкой публики надобно надеть на предателя терновый венец мученика. И Костомарова «засудили»: шесть месяцев Петропавловской крепости и рядовым на Кавказ.