Среди свидетелей прошлого

Вот их первый разговор. Но возможно ли доказать это? Разговор наедине… И все-таки возможно! К счастью, через несколько дней после того был обед у Некрасова. И за столом Михайлов при всех вдруг напустился на Чернышевского: он-де охлаждает порыв молодых людей. Да, помилуй, в чем дело? Костомаров! Костомаров передал Михайлову содержание первого своего разговора с Чернышевским. Называл Чернышевского «апатичным человеком», «апатичным гражданином», «заботящимся только о своих семейных делах». И все гости были тому свидетелями! «Это последствие моего разговора с г. Костомаровым показывает, что этот происходивший между мной и им разговор имел с моей стороны направление и содержание прямо противоположное тому, что утверждает г. Костомаров».

Доказать, что прокламацию «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон» написал Чернышевский, предатель не сможет. Текст был переписан Михайловым. А что он, Чернышевский, в первый же день знакомства читал прокламацию Костомарову, легко опровергается. Да и вообще: «Правдоподобно ли, чтоб я стал выдавать себя за государственного преступника, чтоб отдал свою голову во власть человека, которого видел в первый раз? Я дорожу моею головою больше, чем предполагал г. Костомаров, делая такое показание».

Не достаточно ли всего, что сказано, чтобы убедиться, что «письмо к Соколову» есть «произведение вымысла»? Кстати, стоит только, читая письмо, поставить несколько вопросов, как станет ясно, что и адресат есть «поэтический вымысел». Нетрудно даже догадаться, откуда сей непонятный друг г. Костомарова получил свою фамилию. Некий «Соколов» упоминается в одном из писем Плещеева, которое было при Костомарове. В литературе это называется «заимствованием»…

Хотя все сказанное весьма убедительно, стоит, однако, добавить, что на основании действующих статей российского законодательства Костомаров вообще не может выступать в этом процессе как свидетель. Ведь он «лицо, прикосновенное к делу», а таковые «не допускаются в деле уголовном к свидетельству под присягою». А чтобы не было сомнений, не угодно ли свериться? И Чернышевский перечисляет и цитирует добрые полтора десятка статей из свода законов.

Что же еще?.. «Собственноручная» карандашная записка. Здесь дело сложнее. Конечно, доказать, что сие фальшивка, нетрудно логически. Или психологически. Ну, например: если он, Чернышевский, такой преступник, каким выставлен в показаниях Костомарова, и в то же время такой опрометчивый глупец, что написал и оставил подобную записку, то против него, конечно, нашлось бы множество улик посолиднее, чем те жалкие обвинения, которые он опровергает и отвергает.

Но это логика, психология! Что до них судьям, жаждущим уничтожить его! Они будут твердить свое: рука Чернышевского! Нет, тут нужен иной путь — криминалистический. Едва ему подали сфабрикованную бумажку, он прямо на ней написал: «Эта записка была мне предъявлена комиссией), и я не признаю ее своей. Этот почерк красивее и ровнее моего. Отставной тит. сов. Чернышевский».

НЕОБЫЧНАЯ ЭКСПЕРТИЗА

Предстояла борьба.

Но и враги понимали: необходимо доказать прямо противоположное. Почти одновременно проводятся две экспертизы. Одну ведут секретари сената. Другую — узник Алексеевского равелина.

Секретарей сената было восемь. Никто из них не годился в эксперты по той простой причине, что ни один не имел понятия о графическом исследовании. Все вместе они также были лишены возможности объективно разобраться в деле, так как получили для сличения лишь несколько образцов почерка Чернышевского — и ни одной костомаровской бумаги. Таким образом, вывод как бы подсказывался заранее.

Но даже при этих условиях, не применяя никаких приемов графического анализа и основываясь только на общем зрительном впечатлении, сенатские секретари не пришли к тем выводам, каких ожидала от них следственная комиссия. Мнения разделились. Шестеро не нашли сходства в общем характере почерка записки и почерка Чернышевского, хотя порознь и отметили похожесть отдельных букв. Трое при этом указали на совпадение букв: ж, з, б, д, л, р, я, т; двое — букв: ж, з, б, Д, к и один — букв: Ж, з, Д, р, В. Оставшиеся два секретаря также заявили, что в почерках есть разница, но тем не менее пришли к выводу, что записка все-таки принадлежит Чернышевскому, якобы писавшему ее умышленно «извращенным» почерком. Свой вывод они основывали на внешнем сходстве букв Ж. з и «одинаковом способе писания» (что тут имелось в виду — неизвестно) букв л, я, ъ.