Среди тысячи лиц

– Да, – написала я. – Я могу задержаться. Не жди меня.

– Хорошо, – напечатал он.

Опуская телефон в сумку, я почувствовала, как желудок завязался в узел, и снова рухнула на стул. Воздух был стерильным, но тошнотворным, напоминая ужасное сочетание запахов антисептика и подкладного судна.

Прошло несколько часов, прежде чем доктор Грин вернулся. Его сопровождала женщина за пятьдесят в белом лабораторном халате. В ее лице и седых волосах до подбородка было что-то, напомнившее мне о миссис Рэмси, преподавательнице английского в старших классах, которую я всегда любила.

– Это доктор Брэнсон, – представил коллегу доктор Грин. – Она возглавляет отделение неврологии в Харборвью.

Я кивнула:

– Приятно познакомиться. Я Кайли Крэйн, старинный друг Кэйда Макаллистера.

– Я поняла, что мистер Макаллистер живет на улице, – сказала она. – Я попыталась с ним поговорить, но ответа не получила. В этом случае, учитывая тот факт, что у нас нет никаких сведений ни о его семье, ни о его адвокате, я буду считать вас его ближайшей родственницей.

– Разумеется. Я сделаю все, чтобы ему помочь.

– Мисс Крэйн, – продолжала врач, открывая ноутбук, который она держала в руках, и выводя на экран снимки, – у вашего друга определенно сломаны несколько ребер. Хотя селезенка явно увеличена, как вы видите, – она указала на один из снимков, – это не представляет непосредственной опасности. Я предполагаю, что ее состояние нормализуется без нашего вмешательства.

Доктор Брэнсон кликнула на другую иконку, и на экране появился новый снимок.

– А вот это снимок мозга вашего друга, – продолжала она. – На первый взгляд все кажется нормальным. – Невролог увеличила изображение, и я завороженно уставилась на него. – Но если приглядеться, мы можем увидеть, что некоторые участки ярче, что указывает на отек головного мозга. Это может быть последствие недавней травмы. Я рассмотрела все снимки, но все-таки не уверена в этом.

Я посмотрела ей в глаза.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду следующее. Это может быть доказательством того, что некоторое время назад у вашего друга была черепно-мозговая травма. Доктор Грин сказал мне, что когда-то он владел компанией, жил полной жизнью. Это так?

Я кивнула.

– Да, это так. Раньше он таким не был. Я предполагаю, что с ним что-то произошло.

– Я тоже так считаю, – сказала доктор Брэнсон.

Мои глаза сузились:

– Что это могло быть?

– Падение, автокатастрофа, что угодно, – ответила врач, – вариантов множество. Судя по всему, после этой травмы ваш друг так и не оправился. У меня было мало времени для осмотра, но мой предварительный диагноз – ТПМ.

– ТПМ?

– Травматическое повреждение мозга, – пояснила доктор Брэнсон. – У него явные нарушения когнитивной функции, амнезия, но, согласно вашему докладу, – она повернулась к доктору Грину, – он временами что-то вспоминает и понимает.

– Да, – подтвердила я. – Я знаю, что он узнал мою татуировку, и полагаю, что он меня вспомнил, во всяком случае, до какой-то степени.

Доктор Брэнсон кивнула:

– Вполне вероятно, что он может помнить больше. Мы называем этот феномен памяти «швейцарским сыром». То есть в целостной картине достаточно много дыр. У многих пациентов с ТПМ даже после выздоровления остаются провалы в памяти. Хотя семья и друзья могут по мере возможности эти провалы заполнять.

Я выпрямилась на стуле.

– То есть вы хотите сказать, что есть надежда на… выздоровление?

– И да и нет, – ответила врач. – У вашего друга впереди долгая и непростая борьба. Ему необходима терапия, новый образ жизни. Но даже при самом лучшем лечении остается неясным, как он на него отреагирует.

– Как мне обеспечить ему такое лечение? Что я могу сделать?

– Мы как раз начинаем новую программу, – сказала доктор Брэнсон, – и я считаю вашего друга наилучшим кандидатом для нее. Мы недавно получили средства для создания реабилитационного центра, ориентированного на пациентов с ТПМ. Он рассчитан на двенадцать человек. Шансы невелики, но вполне возможно, что для него найдется место.

– Это было бы замечательно! – воскликнула я. – Когда он смог бы туда переехать?

Невролог достала из кармана визитку и протянула мне:

– Позвоните мне завтра, и мы начнем процесс оформления документов. Но это при условии, что будет место и что ваш друг даст свое согласие. – Она перелистала бумаги Кэйда. – Одна из моих ассистенток проверит архивы за последние десять лет и выяснит, не лечился ли некий неизвестный от черепно-мозговой травмы. Когда, вы сказали, ваш друг пропал?

Я крепко зажмурилась, потом снова открыла глаза.

– Летом 1998 года. В последний раз я видела Кэйда 1 августа. Он был сам не свой. Мы поссорились. В тот день я ушла из его квартиры, не думая ни о чем плохом. Да, у него были трудности, но я и представить себе не могла, что больше никогда его не увижу. Казалось, он исчез с лица земли.