Среди тысячи слов

Я подвинулся к ней и медленно, осторожно лег позади нее настолько близко, насколько смел, все еще не решаясь коснуться ее. Но она позволила мне прилечь рядом с ней, позволила прижаться грудью к ее спине и прижать к ней колени. Ее густые волосы мягко касались моей щеки. Я обнял ее. Уиллоу расслабилась, откинувшись на меня, и я думал, что уснула, пока ее голос не раздался в теплой тихой ночи.

– Мне жаль, – прошептала она.

– Боже, Уиллоу, тебе не за что извиняться.

– Мне жаль, что никогда не смогу быть девушкой, которая тебе нужна.

«Ты уже та девушка».

Слова застряли в горле. Желали выплеснуться наружу и все же остались за сжатыми зубами. Страх сцены задом наперед. Мне не сложно было позволить писателям говорить за меня, когда я играл для незнакомцев. А эта девушка в моих объятиях казалась ближе всего к настоящему мне.

Уиллоу неровно вздохнула. Наконец она заснула, найдя какую-то долю спокойствия на земле между надгробиями. И тогда я набрался храбрости и прошептал:

– Я хочу такую девушку, как ты, Уиллоу.

Я произнес это, будучи собой, Айзеком Пирсом. Не строчку в пьесе, написанной кем-то другим. Собой.

– Ты такая. Ты – та девушка. Мне никто больше не нужен.

Она снова вздохнула и поудобнее устроилась у меня на груди. И так мы и заснули. Старые мертвые и новые, а солнце встало, и утренний туман окутал нас всех.

Глава двадцать четвертая Уиллоу

Я проснулась с головной болью, гремящей в голове, и кислым привкусом во рту. Нос наполнил запах почвы. Я открыла глаза и увидела пучок травы. Постаралась все вспомнить. Выпитый вчера алкоголь был подобен стопке карт, смешавшей события, он оставил лишь обрывки воспоминаний.

Я моргнула. Перед глазами появились ряды неровных надгробий. Между ними по земле стелился белый туман.

«О боже, я заснула на кладбище».

Я проснулась, осознав, что позади меня лежит Айзек. Его черная кожаная куртка укрывала мое тело, а голая рука рука лежала поверх нее. Она покрылась мурашками от утреннего прохладного воздуха. Я заметила татуировку, надпись черным шрифтом Old English бежала по его руке.

«Я сгораю. Я страдаю. Я погибаю».

Шекспир? Возможно. Слова так ему подходили, хотя я еще это не полностью осознала. Однажды осознаю. Его теплое тело прижималось к моему. Его осязаемое тяжелое присутствие не пугало мою психику. Я проспала всю ночь и чувствовала себя в безопасности.

А потом я вспомнила.

Я все ему рассказала.

Слова вернулись ко мне в потоке страха и унижения. Я сказала Айзеку, что он красив, примерно шестьсот раз. Я попыталась поцеловать его. Предложила свое тело, потому что считала, что только с затуманенным алкоголем разумом смогу физически быть с мужчиной.

Я рассказала свою историю.

Я выкрикивала грубые слова небесам.

Потом меня вырвало.

– О боже, – прошептала я.

Душащий меня секрет вышел наружу, и Айзек Пирс знал обо всем. Обо всем. О каждой минуте криков и рвоты. Каждой грязной подробности. Он стал свидетелем моего надрывного потока агонии. Это воспоминание перестало быть запертым где-то внутри, вытекающим на кожу в виде маленьких черных крестиков. Все было по-настоящему. Вышло на свет.

Ксавьер Уилкинсон опоил и изнасиловал меня.

Я произнесла эти слова в присутствии Айзека. Произнесла это слово, громко, своим собственным голосом. И, сделав это, я забрала частичку его силы. Немного. Каплю из огромного океана, но это лишь начало.

Я медленно села, и куртка Айзека упала с плеч. Джинсы были испачканы землей и намокли от ночной росы. Волосы падали на плечи спутанной массой.

– Привет, – тихо сказал Айзек.

Я развернулась и уставилась на него. Все произнесенные мной слова повисли в воздухе между нами, и я не могла забрать их.

«Что, если я и не хочу?»

Айзек знал, но это не то же самое, что моя обнаженная фотка у Ксавьера. По его лицу этого не было видно. Он не прокручивал мои слова в голове, словно глядя на пошлую фотографию. Он наблюдал за мной, нахмурившись. На его лице читались беспокойство и неуверенность.

– Привет, – ответила я и вздрогнула. Горло казалось ободранным и хриплым после криков. Мысли находились в беспорядке. Я не знала, что сказать, кроме – мы заснули на кладбище.

Айзек улыбнулся, и его лоб разгладился.

– Ага, так и было. – Он взглянул на надгробие. – Надеюсь… Джозеф П. Бушар, «дорогой и верный муж», не был против.

– О черт, который сейчас час?

Я достала из заднего кармана телефон. Экран треснул – жертва моих пьяных выходок. 5:17 утра.

Я уронила больную голову на руки.

– О боже, мои родители скоро встанут. Они поймут, что я не приходила домой. Я попаду в такие неприятности. Не могу пойти домой вот так, – я неуверенно встала на ноги. – Не знаю, что делать. Что мне делать?

Айзек поднялся на ноги и повертел головой, чтобы размять шею. Его белая футболка была заляпана грязью, а джинсы промокли от бедра до лодыжки.

Я быстро наклонилась, схватила его куртку и передала ему.

– Вот, – сказала я. – Кажется, тебе холодно.