Достаточно было, чтобы один заключенный узнал об операции заранее или услышал, что мы собираемся вернуться вечером, чтобы сообщить об этом всему корпусу. «Охрана в корпусе!» – закричал бы он как можно громче, чтобы оповестить всех. Заключенные вскочили бы, начали колотить по дверям и кричать так, чтобы их услышали и в других корпусах. В таком случае мы могли бы даже не заморачиваться. Поэтому скрытность была ключевым условием.
Наши крупные и крепкие надзиратели, ходившие на цыпочках и сжимавшие в руках детекторы мобильных телефонов, напоминали мультяшных персонажей.
Все это время я была с ними. Ходила по коридорам, поддерживала и направляла. Надзиратели вытаскивали заключенных, в камере которых был обнаружен сигнал, а я разговаривала с коллегами, пока камеру обыскивали.
– Отличная ночь для рейда! – сказала я, раскачиваясь на каблуках.
Камеры обыскивали профессионально. Все, что вы слышали или видели об обысках в телешоу, – полная ерунда. Два надзирателя обыскивают камеру по кругу и встречаются в середине. Большинство заключенных нормально к этому относились, понимая, что это неотъемлемая часть тюремной жизни. Никто не вышел из себя, поэтому перевод в ШИЗО был отложен до утра.
Мы хорошо провели ночь. Обыскали около десяти камер, прежде чем операция была сорвана чересчур предусмотрительными заключенными. Шесть мобильных телефонов, марихуана и героин были переданы надзирателю, который их пометил и положил в пакеты. На следующее утро телефоны отправили в антикоррупционный отдел, чтобы их проанализировали на предмет всего, что могло представлять угрозу безопасности. Информация была загружена и сопоставлена с криминальной базой данных, в которой также находились номера телефонов всех сотрудников тюрьмы. Наверное, вы уже догадались, куда я веду.
Короче говоря, в одном из телефонов нашли нечто откровенное. Я бы сказала, даже слишком.
23. Секрет полковника
Уормвуд-Скрабс, 8 августа 2008 года
Утром после рейда я чувствовала себя чуть менее бодро, чем обычно. Ушла с работы в час ночи и вернулась за свой стол к половине восьмого утра. Потерла глаза, зевнула и услышала стук в дверь.
– Патриция! – воскликнула я. Надзирательница, стоявшая передо мной, была нашей главной подозреваемой в коррупции. Чего она хотела?
– Рада вас видеть, заходите! – сказала я, натянув улыбку. – Прошу! – Я кивнула в сторону стула. – Садитесь.
Она казалась возбужденной, даже агрессивной.
– Я слышала, что я под подозрением, – выпалила она, садясь.
Это было дерзко. Она бросила мне вызов. Хороший ход, Патриция.
Пытается обхитрить начальницу и убедить ее в своей невиновности. О чем она думала? Что у меня сформируется новое мнение о ней и что я сочту ее невиновной, потому что по-настоящему виновный не станет привлекать к себе внимания? Если она играла со мной, я не представляла, как она собирается победить.
– Под подозрением в чем? – спросила я.
Патриция наклонила голову. Она пристально смотрела мне в глаза, пытаясь считать их выражение. Я ощущала тяжесть ее взгляда. Это была хорошо сложенная женщина. У нее были огромные темные глаза и стрижка «шлем», уложенная гелем.
– Ну, я точно не знаю, – сказала она, пожимая плечами. – Я просто хотела получить ваше заверение, что это не так.
Она продолжает проверять меня.
Я выдавила еще одну фальшивую улыбку, прокашлялась и солгала:
– Патриция, вы думаете, что сидели бы сейчас передо мной, если бы находились под подозрением в чем-то?
Я фыркнула и пожала плечами для убедительности. Не собиралась говорить ей, что она находится под наблюдением. В таком случае в наблюдении не осталось бы смысла. Мне нужно было, чтобы ее поведение оставалось привычным. Только в случае, если бы она вела себя обычным образом, мы смогли бы поймать ее с поличным.
Она нерешительно кивнула.
– Полагаю, что нет.
– У вас нет повода для беспокойства.
Я не была уверена, что Патриция мне поверила, но она ушла в менее возбужденном состоянии. Правда, теперь я еще больше удостоверилась в ее виновности.
Заполнив отчет о нашем разговоре, я сразу передала его в отдел по борьбе с коррупцией. Ситуация накалялась с каждой секундой. Через несколько дней оперативная группа созвала срочное совещание. Из всех телефонов были извлечены данные, и несложно было догадаться, чей номер там обнаружили. Думаю, вы все поняли.
Я с отвращением качала головой, читая пошлые переписки Патриции Оливьер с Блейком Райли, заключенным корпуса Б, в котором она работала.
Он отбывал восьмилетний срок за изнасилование. Как я уже говорила, сомнительный выбор.
Блейк контактировал с ней 153 раза. Патриция звонила ему 29 раз и отправила 4 сообщения, которые давали повод для осуждения:
«Сохраняй позитивный настрой, малыш, и не позволяй обстоятельствам тебя огорчить. Ты прошел большой путь».