— Если ты пытаешься выявить тут какой-нибудь злодейский картель или заговор — не повезло тебе, — сказал Калпеппер, направляясь по подъездной аллее к школьным воротам. — Мы просто группа рядовых британских предпринимателей, пытаемся делать все возможное для своей страны. Даже ты уж точно не смог бы ничего на это возразить.
— И впрямь не смог бы. Если б хоть слову поверил, правда.
— Твоя беда, Андертон, — проговорил Калпеппер, внезапно замирая и оборачиваясь к Дугу, — в том, что ты ни разу не удосужился разобраться, как устроен бизнес, и не удосужился понять, что такое патриотизм. Как и весь остальной либеральный комментариат, прямо скажем. Если б ты утрудился — понял бы, что эти две вещи можно довольно удачно подружить. Я же читаю твои колонки, между прочим. Всегда интересно поглядеть, что там себе думает оппозиция. Но, боюсь, колонки твои на меня сильного впечатления не произвели ни разу. Анализ у тебя поверхностный, а после референдума всем стало ясно то, что некоторым было понятно и раньше: это ты и остальные фигляры, бузящие против правящей верхушки, — вот кто правящая верхушка-то, и народ на вас ополчился, а вам это не нравится.
Дуг задумался на миг, а затем покачал головой.
— Прости, Ронни, но это фуфло.
— Что — фуфло?
— Видишь ли, штука вот в чем: всякий раз, когда я слышу, как ты рассуждаешь о «народе», у меня детектор херни зашкаливает. По-моему, ты всю свою взрослую жизнь посвятил усилиям убраться от «народа» как можно дальше. Ты общественным транспортом или НСЗ пользуешься? А детей в государственных школах обучаешь? Нет, конечно. Да тебе что угодно, лишь бы с пролетариатом не сталкиваться. Зато на Брекзит ты дрочил много лет, по разным причинам, и теперь, когда «народ» обеспечил тебе то, на что ты молился, ты вдруг по уши в «народе». С радостью используешь его, как используешь кого угодно. Так устроены люди, подобные тебе. Но, надеюсь, ты осознаёшь, что на этот раз ты играешь с огнем.
— Играю с огнем? Господи ты боже мой, любите же вы накручивать-то.
— Я не накручиваю. Мы все знаем, что в этой стране сейчас много гнева, и чтобы получить необходимое тебе, нужно этот гнев подогревать. Но люди свой гнев проявляют по-разному. Некоторые бурчат за чаем, пыхтят над «Дейли телеграф» и голосуют за Брекзит, и тут все славно. А вот некоторые выходят на улицы в бронежилетах, набитых ножами, и закалывают до смерти своего местного члена парламента, и вот это уже не славно, а? И чем больше газеты раскуривают гнев словами типа «предательство», «мятеж» и «враг народа», тем вероятнее то, что нечто подобное произойдет еще раз.
Они дошли до конца подъездной аллеи. В некотором отчаянии Калпеппер глянул влево и вправо на основную дорогу, но машины не было видно.
— Не получается у меня понять, — проговорил он, — как это связано с…
Он умолк на полуфразе, потому что Дуг схватил его за галстук-бабочку и грубо потянул к себе, пока они не оказались лицом к лицу.
— Знаешь Гейл Рэнсом, Ронни? Знаешь, с кем она теперь живет? Да наверняка. Знаешь, каково это — смотреть, как женщина, которую ты любишь, рыдает у тебя в объятиях, потому что ей весь день шлют сообщения с угрозами? Рыдает, потому что ее дочь до усрачки напугана? — Он потянул галстук на себя и скрутил его так, что Калпеппер побагровел. — Ну? Знаешь? Знаешь?
— Отпусти меня, ебаное животное.
Слова получились задышливые, удавленные. Эти двое смотрели друг на друга, глаза к глазам, секунд десять или дольше, лицо Калпеппера делалось все багровее. Наконец, как раз когда к бордюру рядом с ним подкатил здоровенный черный «БМВ», Дуг ослабил хватку. Без единого слова Калпеппер дернул заднюю дверцу и залез внутрь, потирая круг болезненной красноты на шее, где врезался воротник. Злобно смотрел на Дуга, пока отъезжал автомобиль, но ни тот ни другой так и не смогли измыслить, чем бы пальнуть на прощанье. Зловоние ненависти висело в воздухе и после того, как машина исчезла из виду.