Средневековая андалусская проза

Через некоторое время ар-Раби ибн Юнис стал настраивать халифа против Абу Убайдаллаха, так что тот наконец изменился к нему. В то же время Раби всячески восхвалял некоего иудея Якуба ибн Дауда, говоря, что его следовало бы сделать вазиром. С того времени положение Абу Убайдаллаха пошатнулось, а роль Якуба ибн Дауда стала возрастать, так что наконец халиф стал называть его братом в лоне Аллаха и назначил вазиром и приказал разослать об этом приказы во все диваны. Поэт Сальм аль-Хасир сказал об этом в своей сатире:

Имаму, ставшему халифом, скажи, премудростью владея:
«Ты праведника награждаешь, карая низкого злодея.

Но как ты мог земною властью облечь Якуба ибн Дауда?

Так, значит, братом перед богом ты называешь иудея?»

Потом аль-Махди сместил со всех постов Абу Убайдаллаха, сказав: «Я стыжусь его из-за того, что казнил его сына». Но затем он назначил его главой дивана посланий и принимал его только по делам службы.

* * *

Абу-ль Фарадж аль-Исфахани рассказывает о Юсуфе ибн аль-Хаджадже ибн ас-Сайкале аль-Куфи, который был искусным катибом, красноречивым поэтом и прекрасным певцом, на стихи которого было сложено множество песен. Он был близок к халифу аль-Хади и находился с ним до самой его смерти. Потом он скрылся, боясь гнева ар-Рашида. Когда же Харун ар-Рашид должен был прибыть в Ракку[169], аль-Куфи спрятался в русле высохшей реки на той дороге, по которой должен был проехать ар-Рашид со своей свитой. У ар-Рашида было несколько десятков мальчиков-невольников, метких лучников, которые обычно сопровождали его повсюду и ехали перед ним. Он называл их «муравьями» и велел им стрелять в каждого, кто покажется перед ними на пути.

Юсуф аль-Куфи, зная это, лежал не шевелясь, пока мальчики не проехали и показался паланкин, в котором был халиф. Тогда он выскочил на дорогу и встал перед верблюдом, на котором был установлен паланкин. Невольники натянули свои луки и хотели стрелять в него, но ар-Рашид крикнул: «Оставьте его!» Лучники опустили оружие, а Юсуф произнес такие строки:

Что за диво там я вижу на шагающем верблюде?
Дождик, солнце, месяц ясный, веру, явленную в чуде?

Да, все это сочеталось в дивном образе Харуна,

За которого собою жертвовать готовы люди.

Харун, протянув руку к Юсуфу, произнес! «Добро пожаловать, Юсуф! Как тебе жилось все это время? Подойди ко мне». Когда Юсуф подошел к халифу, тот приказал подать ему коня, и он сел на него и поехал рядом с паланкином, беседуя с ар-Рашидом и декламируя стихи, а Харун был весел, и благосклонно улыбался. Потом он приказал одарить Юсуфа и сложить песню на те стихи, которые посвятил ему Юсуф.

* * *

Множество историй сложили об известном катибе Аббане ибн Абд аль-Хамиде аль-Лахики. Однажды он послал своему покровителю из рода Бармакидов, Фадлю ибн Яхье ибн Халиду, такие стихи:

Не дубина и не карлик, весь раздувшийся от жира,
Бородатый, с длинным носом, светоч я во мраке мира.

Я не праведник брезгливый, подобравший важно полы,

И не тот, кто распускает их, как ветреный задира.

Фадль позвал аль-Лахики к себе, и когда тот явился, вазиру принесли послание из Арманийи[170]. Фадль бросил это послание Аббану и велел ему ответить на него. Аббан ответил так удачно, что Фадль приказал выдать ему миллион дирхемов и приблизил к себе так, что тот первым входил в дом вазира и выходил последним, а когда Фадль выезжал, Аббан ехал рядом с ним.

О стихах Аббана узнал Абу Нувас и сказал, издеваясь над ним:

Хуже всех крикун шумливый с дерзостью своей горластой;
Я подобную трещотку не назвал бы головастой;

Бородатый, с длинным носом, — не найти других достоинств;

Государей ты порочишь невоздержанностью частой.

Сквернослов неисправимый, туп, чванлив и лжив к тому же,

Красть остроты не стыдишься, так что лучше ты не хвастай.

Узнав об этих стихах, Аббан послал записку Абу Нувасу, где просил его не распространять их и обещал ему за это отдать полученный им миллион дирхемов. Но Абу Нувас ответил: «Даже если ты пообещаешь мне сотню миллионов, я все равно сделаю так, чтобы эти слова стали известны людям».