Средневековая философия и цивилизация

И упрочнение научной методологии этой доктрины является наиважнейшим в исследовании, которым мы сейчас занимаемся. Вопрос существования философии отдельно от теологии – дело жизни или смерти, и мы уверенно можем сказать, что на этот вопрос сегодня ответ определенно получен. Но здесь также имеются исторические этапы, и изучение их дает объяснения и предположения. Средние века сначала вернулись к неоплатонической и августианской идее полного отождествления философии с теологией. Так, именно об этом Иоанн Скот Эриугена писал в IX веке: «Quid est aliud de philosophia tractare nisi verae religionis, qua summa et principalis omnium rerum causa Deus et humiliter colitur et rationabiliter investigatur, regulas exponere»[56] («Что же относится к философии, если не составление правил истинной религии, через которые мы рационально стремимся к Богу и смиренно его почитаем, как первую и главнейшую причину всего»).

Но в конце XI века, а особенно после того, как святой Ансельм дал свое решение проблемы отношений между верой и рассудком, различия между двумя науками были практически приняты, и легко видеть, что святой Ансельм, к примеру, иногда говорит как философ, а иногда как теолог. XII век делает шаг вперед, и различия между философией и теологией становятся одним из его характерных заявлений. Кодекс Регенсбурга XII века явно отделяет философов humanae videlicet sapientiae amatores, от теологов, divinae scripturae doctores[57].

Я, конечно, уверен, что кроме этих текстов есть и другие, в которых философию ругают или недопонимают; что реакционные умы, узкие богословы или презренные мистики презирают светскую науку как бесполезную, или если они и признают философию, то принижают ее до ранга вассала или служанки теологии. В XI веке Отлох Санкт-Эммерам-ский запрещал монахам ее изучать: он говорил, что они, отрешившись от мира, должны заниматься лишь божественным. Петр Дамиани писал касательно диалектики, что даже хотя иногда (quando), в виде исключения, философии позволительно заниматься теологическими предметами и загадками божественной силы (mysteria divinae virtutis), ей тем не менее следует отказаться от духа независимости (поскольку это будет самонадеянностью) и подобно служанке поставить себя на службу своей хозяйке, теологии: Velut ancilla dominae quodam famulatus obsequio subservire[58].

Здесь эта знаменитая фраза появляется в первый раз. Она повторяется в XII веке объединенной группой так называемых «теологов-ригористов[59]» – Петром из Блуа, Стефаном Турнейским, Мишелем де Корбейлем и многими другими. Высокомерные мистики монастыря Святого Виктора в Париже – Вальтер и Абсалон Сен-Викторские – зашли так далеко, что говорили, что философия – это дьявольское искусство и что некие теологи, которые используют ее, есть «путаница» Франции.

Но нужно не забывать, что этих клеветников на философию было меньшинство, как и диалектиков-уклонистов, образовавших исключительную группу, и что уже в XI и XII веках лучшие умы отвергали неудачную фразу Дамиани. Святой Ансельм отрекся от нее. Шартрианцы, Иоанн Солсберийский и Алан Лилльский, либо специально противопоставляют себя ей, либо показывают своими произведениями, что они отвергают ее. Более того, спекулятивные теологи, которые появились в начале XII века и почти сразу же основали три большие школы – Абеляр, Гильберт Порретанский, Гуго Сен-Викторский, – презирали робость ригористов, и апологетик, который они создали (о чем мы поговорим далее)[60], является эффективным противовесом тенденциям Дамиани. Сам Петр Ломбардский, вопреки своей практической точке зрения, протестовал против такой чрезмерной претенциозности. Эту формулу большинство интеллектуальных философов и теологов презирают. Следовательно, очень несправедливо судить философов Средневековья по доктрине меньшинства, – а это в XII веке, – против которой лучшие умы открыто восставали. Чтобы прояснить происхождение этого заявления, что философия есть служанка теологии, достаточно отдать справедливость этому вопросу.

Это рассмотрение должно освободить средневековую философию от того веского презрения, которое тяготило ее так долго, – презрения, основывающегося на убеждении, что она не имеет ни raison d’etre (смысла существования), ни стимулирующей методики, ни независимости!