Читаем Средневековая философия и цивилизация полностью

Схоластическая философия XII века положила эти юридические декларации на метафизическую основу; и после многовековых дискуссий пришли к одному важному заключению – к заключению, которое больше не ставилось под сомнение, – что единственная существующая реальность есть реальность индивидуума. Существует только индивид, и только индивид может существовать. Этот тезис был общим в своем применении. Человек ли, или животное, или растение, или химическая субстанция, или то, что не является существом, должно существовать как индивид, единый и неразделимый.

Точно так же все, что влияет на существование существа, индивидуально; человеческий акт мышления, форма (животное, высота растения, активность химической молекулы) – все, что существует, существует в условиях индивидуальности. Схоластическая философия плюралистична; она рассматривает реальный мир как собрание общего и частного[63].

Индивидуальность в отношении к человеку называется личностью. На протяжении всего XII века философы единодушно повторяют слова Боэция: persona est rationalis naturae individua substantia[64] («Личность есть неделимая (индивидуальная) субстанция разумного порядка»).

Долгое время школы колебались между экстремальным реализмом, который вместе с Платоном учит, что универсальные абстракции, такие как гуманизм, реально существуют, а антиреализм отрицает существование таких реальностей. Но к XII веку дебаты были закончены с победой антиреализма. Несмотря на некоторые тени отличия[65], теория respectus, выдвинутая Аделардом Батским в Лане и Париже, доктрина status, преподаваемая Вальтером де Мортанем, так называемые «теория безразличия» и «теория совокупности», эхом повторяемые анонимным автором De Generibus et Speciebus («Об общем и частном»), – все эти теории упоминаются Иоанном Солсберийским в его Metalogicus[66], – сходятся в утверждении, что универсальные абстракции существовать не могут и что лишь индивид существует реально.

Отсюда человеческое совершенство, которое составляет человеческую реальность, одинаково в каждом человеке, будь то король или его подданный, сюзерен или вассал, хозяин или слуга, богатый или бедный, все они одной сути. Реальность, которая составляет человеческую личность, не допускает различий в качестве. В соответствии со схоластической философией существо либо человек, либо не человек. Ни один человек не может быть более или менее человеком, чем другой, хотя каждый из нас обладает более или менее вескими способностями, которые производят более или менее совершенные действия[67]. В этом смысле Абеляр и Гильберт Порретанский и многие другие согласны с преподобным Петром и заявляют, выражаясь философским языком, основанным на метафизических принципах, что «крепостные не менее и не более человеческие существа, чем их хозяева».

Но Абеляр продвинулся еще на шаг вперед. Как лишь недавно было обнаружено в результате важного открытия его Glossulae super Porphyrium («Комментарии к Порфирию»)[68], теперь мы можем сказать определенно, что Абеляру принадлежит большая заслуга в решении проблемы общего в той форме, которой следовали в XII, XIII и XIV веках.

Действительно, к метафизической доктрине Абеляр добавляет психологическую, которую можно кратко суммировать следующим образом: хотя существует только отдельный человек и никто не зависит от другого в своем существовании, разум тем не менее обладает общим понятием гуманности, принадлежащей каждому из них; но эта форма обобщения есть продукт нашей умозрительной деятельности и не воздействует на реальное существование[69]. Вот так было дано в сжатой форме, по существу, схоластическое решение известной проблемы отношения между общим и единичным.

Эта доктрина развивалась постепенно, и ее формирование шло параллельно с формированием феодального чувства. Даже несмотря на то, что она, очевидно, была выражена в разнообразных философских трудах, феодальное рыцарское чувство появляется во всей своей чистоте и силе в Chansons de Geste. Самыми ярыми защитниками этого философского решения были сыновья рыцарей – пылкий Абеляр, наследник сеньоров Палле (Pallet); Гильберт Порретанский, епископ Пуатье; аристократичный Иоанн Солсберийский, который пишет по этому вопросу следующее: «Мир состарился, трактуя эту проблему, а для решения ее потребовалось времени больше, чем нужно было Цезарю, чтобы завоевать и овладеть миром»[70].

Великие схоласты XIII века воспользуются этой доктриной для своих целей, гармонизировав ее с психологией, этикой, общественной и политической теориями; и они присоединят ее к тому великому синтезу, который есть самый доминирующий продукт средневекового разума, то есть схоластику.

IV. Феодальная цивилизация и антиреалистическое решение проблемы общего и единичного

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука