Средневековые города Бельгии

Недостатки системы, передававшей политическую власть над массой ремесленников в руки тех самых людей, на которых работали эти ремесленники, не замедлили сказаться со всей силой. Рабочий класс, в котором в XII веке происходило брожение под влиянием еретических учений, в XIII веке охвачен был бурными социальными требованиями. Священники и нищенствующие монахи, отдавшиеся делу проповеди Евангелия среди бедняков, и пробудившие у них чувство человеческого достоинства, часто, сами того не желая, сеяли среди них своей проповедью христианского смирения презрение и ненависть к богачам. Так, например, в Антверпене Вильгельм Корнеций заявлял, что богач, даже добродетельный, хуже проститутки[711]. Какое же негодование должна была вызывать среди усвоивших подобные взгляды людей безнаказанность, которой пользовался, например, согласно гентской «Keure» тот, кто похищал «дочь бедняка», чтобы сделать из нее свою любовницу?[712]

В промышленных городах недовольство усиливалось и питалось главным образом волнующим вопросом о заработной плате. Правда, некоторые слишком вопиющие злоупотребления были уничтожены, по крайней мере номинально; так, например, Truck-system (оплата труда товаром) была запрещена[713]. Но тем не менее тарифы заработной платы устанавливались исключительно эшевенами, избиравшимися из среды патрициата, т. е. из среды тех же предпринимателей. Кроме того, эти самые предприниматели, злоупотребляя своим положением, эксплуатировали работавших на них ремесленников, либо не выплачивая следуемой им платы, либо обманывая их насчет количества сырья, которое они им давали[714]. Если прибавить к этому запрещение рабочим ручного труда вступать в гильдии и продавать сукно, предоставление надзора за цехами, обрабатывавшими шерсть, исключительно только купцам, тайну, в которой городские советы держали свои совещания, то легко понять, почему во всех торговых городах между Маасом и морем образовались две классовые партии: партия бедняков и партия богачей. С одной стороны — патриции (majores, goeden, bons); с другой — ремесленники (minores, kwadien, mauvais). Это — буквальное повторение того противоречия, которое наблюдалось в это же время в Италии между «popolo minuto» («тощий народ») и «popolo grasso» («жирный народ»).

Борьба была тем более неизбежна, что ремесленники противостояли купцам, будучи объединенными между собой. Правда, независимые цехи со своей корпоративной юрисдикцией и с правом назначать своих старшин и своих присяжных появились лишь в следующем веке. Но уже с XII века внутри рабочего класса образовались религиозные братства[715], а в течение XIII века сами городские власти для лучшего контроля над трудом разбили представителей различных профессий на особые группы (officia, ministeria, metiers, ambachten, neeringen). Как сурово ни контролировали они ремесленников, как ни запрещали им собираться без разрешения, как ни требовали, чтобы во главе их стояли гильдейские купцы[716], — они не могли помешать росту в рабочем классе чувства товарищества и солидарности, усугублявшегося сознанием общности его интересов и подготовлявшего его к борьбе против патрициата.

Было бы ошибкой думать, будто уже в XII веке в городах имелись какие-нибудь следы народного движения[717]. Отмечаемые в эту эпоху источниками частые бунты были направлены против духовенства и феодалов, в них принимало участие все население, без различия классов, и их целью было окончательное устранение последних помех, мешавших развитию городских конституций. Впрочем, до 1200 г. социальная дифференциация была еще слабо выражена. Вспомним, что слово «mercatores» относилось тогда как к купцам, в собственном смысле слова, так и к ремесленникам. Но иначе обстояло дело в следующем веке. Теперь брожение внутри «простонародья» распространилось на всю территорию Нидерландов. В Льеже в 1253 г. Генрих Динанский поднял бедноту против эшевенов и против епископа[718]. В Динане в 1255 г. ковачи меди пытались путем насильственной революции свергнуть экономическое господство эксплуатировавшего их патрициата[719]. В Гюи в 1299 г. ткачи вели борьбу с «conservatores drapparie», т. е. с купцами гильдии[720]. Аналогичную картину представлял Брабант. Валяльщики Лео составили в 1248 г. заговор против городских властей; в 1267 г. Лувен сделался ареной восстания ремесленников[721]. Но особенной силы достигли волнения во Фландрии и в соседних областях. В 1225 г. беспорядки, которыми было отмечено появление лже-Балдуина, носили явно демократический характер[722]. Беднота («vilains» и «menues gens») с восторгом приветствовала появление мнимого императора. Она ожидала от него конца своих бедствий и приветствовала его, как социального реформатора.