Средневековые города Бельгии

Между тем сведения о случившемся дошли до старшего из сыновей Гюи де Дампьера от второго брака — Иоанна, укрывшегося в Намюрском графстве. Он знал ресурсы Брюгге и настроение рабочего населения и решил, что, может быть, с помощью ткачей и валяльщиков он сумеет свергнуть Шатильона и вернуть обратно графство. Зимой 1301 г. он выработал следующий план. Он свяжет дело своего отца с делом городской демократии и в качестве искусного политика использует возбуждение, царившее во Фландрии[783]. Конинк, тайно поощряемый им, вернулся в Брюгге. Ремесленники снова поднялись. Королевский бальи, понимая, что всякое сопротивление бесполезно, покинул город в сопровождении большого числа патрициев, боящихся оказаться скомпрометированными, если они останутся в городе во время восстания. Тогда Конинк открыто выступил против Шатильона. Он приказал прекратить снос городских стен и сооружение королевской бастилии.

Несколько недель спустя Гент последовал примеру Брюгге. В нем вспыхнуло грозное восстание против патрициев, которым наместник Филиппа Красивого разрешил взимать новый налог, «maltote», так что и здесь борьба против патрициев превратилась в борьбу против поддерживавшего их французского режима.

Чтобы придать народному движению единое руководство, собрать городской пролетариат под знаменем Фландрии и направить его против Франции, необходим был вождь, который был бы приемлем для всех городов. Он нашелся в графской семье: это был Вильгельм Юлихский.

Вильгельм был, по своей матери, внуком Гюи де Дампьера и младшим братом другого Вильгельма Юлихского, который сражался с французами в кампании 1297 г. и был убит в сражении при Фюрне. Приняв духовный сан, он был маастрихтским пробстом к тому времени, когда разразилась война. Но он был духовным лицом лишь по одежде. Совсем еще молодой, изысканно одетый, красавец, одаренный ярким красноречием и незаурядным умом, он горел желанием отличиться в сражениях и мечтал о чести восстановить авторитет своего дома[784]. Его дядя, Иоанн Намюрский, поступил правильно, отправив его во Фландрию. Едва вступив в Брюгге, он стал идолом толпы. «Считали чудом, — говорит ван Вельтем, — что этот мальчик явился с востока, чтобы помочь народу в борьбе против Франции… благословляли небо за его прибытие». Но если ремесленники приняли его с энтузиазмом, то богачи держались в стороне. Стало известно, что Шатильон решил свирепо отомстить за нанесенное королю оскорбление и что в Генте «leliaerts» опять вернулись к власти.

Положение казалось безнадежным. Вильгельм удалился в область Четырех Округов, а вскоре затем — в Намюрское графство. Брюггцы, покинутые им, пали духом. К Шатильону была отправлена депутация, которая сдала ему город при условии, что наиболее скомпрометированным в последних мятежах лицам дано будет время, чтобы покинуть город.

На следующий день (17 мая 1302 г.) Шатильон, чувствуя себя хозяином положения, прибыл окруженный грозной военной свитой. Народ считал, что для него все потеряно. Беглецы были еще недалеко, их вернули. Воспользовавшись ночной темнотой, они добрались до краев крепостных рвов, легко перешли через наполовину разрушенные крепостные валы, вырезали французских часовых и проникли в город. — Это послужил сигналом к общей резне. Солдаты Шатильона, захваченные во сне, были легко перебиты. По улицам раздавался клич Schild et Vriend (щит и друг)[785]; французы, пытаясь скрыться в толпе, провозглашали его вместе с другими, но их выдавал французский акцент и их беспощадно убивали. В эту страшную ночь, вместе с французами было убито много патрициев. Шатильон с несколькими приближенными к нему лицами успел бежать.

Теперь между королем и Фландрией легло нечто непоправимое. Социальная ненависть сделала свое дело, война была объявлена[786].

Пять дней спустя Вильгельм Юлихский и Петер Конинк прибыли в Брюгге, где они были встречены радостными криками. Во всей приморской Фландрии к ним примкнули небольшие города и сельские жители, озлобленные дворянской реакцией, последовавшей за французской аннексией. Как и во времена Роберта Фрисландского, сигнал к восстанию был дан энергичным приморским населением, свободными крестьянами польдеров. Прибывший со своей стороны Гюи Намюрский был восторженно встречен жителями Оденарда и Куртрэ. В Ипре ремесленники заставили «leliaerts» открыть ему ворота города. Только Гент, оставшийся под властью совета XXXIX, сохранил верность королю. В других местах повсюду «clauwaerts» стали хозяевами страны, сменили эшевенов, конфисковали имущество патрициев и сбросили знамя белой лилии. Торжество демократической партии усилило национальный энтузиазм. Присутствие князей влило в сердца мятежников несокрушимое доверие к себе. Все ожидали «с львиным мужеством»[787] битвы, которая, как они знали, была неизбежной.