Средневековые города Бельгии

Она произошла под стенами Куртрэ 11 июля 1302 г.[788]. Сам состав обеих армий показывал, что этот день должен был решить судьбу не только политического конфликта, но и борьбы классов. За Робертом Артуа шли, рядом с французской пехотой и наемными войсками, составленными из генуэзских арбалетчиков и немецких рыцарей, блестящие эскадроны дворян из Артуа, Нормандии, Пикардии, усиленные отрядами, посланными Иоанном д'Авеном, и множеством «leliaerts». Наоборот, фландрская армия состояла исключительно из пехотинцев и простолюдинов, валяльщиков, ткачей, крестьян из Вольного Округа Брюгге, которые все были вооружены тяжелыми пиками и носили железные шлемы на голове. К ним присоединились, несмотря на запрещение эшевенов, семьсот гентцев, под командованием Яна Борлюта. Так как дворяне и патриции предали национальное дело, то фландрская армия состояла почти исключительно из пехотинцев. Лошади были только у Гюи и Вильгельма, кроме того, было еще около тридцати рыцарей, среди которых один знатный голландский дворянин Ян Ренесс, враг д'Авенов и несколько мелких дворян из Брабанта, Лимбурга и прирейнской Германии, нанятых фландрскими князьями[789]. Впервые, вероятно, можно было наблюдать зрелище городской демократии, которую вели в бой феодальные князья и которая помогала им отвоевать себе назад свое наследие. По не повторившемуся более в истории стечению обстоятельств, события приняли такой оборот, что восставший народ был заодно с сыновьями своего государя, так что династические интересы и социальное восстание странным образом переплелись и слились в одно общее дело. Все пестрело противоречиями во фландрской армии, в которой молодые князья, воспитанные на французский лад и говорившие только по-французски, командовали массами рабочих и крестьян, язык которых они едва понимали[790].

Против всякого ожидания эта армия одержала победу. Она победила не только потому, что ею командовали отличные полководцы, что на ее стороне было преимущество местности, пересеченной рвами и неудобной для кавалерийских атак, что Роберт Артуа в своем нетерпеливом стремлении победить позволил своим войскам беспорядочно броситься на неприятеля, но и потому еще, что она сознавала, что борется за свое существование. Она ощетинилась против неприятельской конницы несокрушимым барьером своих пик, никто не покинул рядов, никто не брал пленников. Как и в Брюгге, все говорившие по-французски были перебиты. Сам Роберт Артуа, вместе с множеством графов и знатных баронов, остался на поле брани. Никогда еще не было подобного сражения, где победители отказывались брать выкуп у выбитых из седла рыцарей. Дворяне, привыкшие биться с феодальными войсками, оказались беспомощными перед этой мрачной энергией и суровостью народной армии. Они были охвачены паникой, и сражение закончилось полным разгромом их рядов. Вечером Жилль ле Мюизи мог наблюдать под стенами Турнэ смертельно усталых, голодных, полуживых от страха беглецов, продававших за кусок хлеба свои доспехи горожанам[791].

Во Франции битва при Куртрэ надолго сохранила характер какой-то трагимистической катастрофы. Вызванный ею страх в значительной мере обусловил ту нерешительность, которой отличались в последующие годы военные операции Филиппа Красивого.

Впрочем, вскоре распространился слух, что участь сражения при Куртрэ решена была только изменой. Были сочинены неправдоподобные рассказы о ловушках, в которые фландрцы завлекали французское рыцарство, и легенды эти распространялись за границей возвращавшимися по домам наемниками. Под конец они проникли даже в Бельгию, так что по странной иронии истории именно они популяризировались фламандской живописью и фламандскими гравюрами, вплоть до наших дней[792].

Политические последствии битвы при Куртрэ были столь же значительны, как и битвы при Бувине. Последняя подчинила Нидерланды французскому влиянию, первая освободила их от него. Но в то время как сражение при Бувине относится к общей истории Европы, битва при Куртрэ является исключительно национальном событием. Она объясняется самим характером фламандской культуры, она есть продукт социальных и политических движений, волновавших страну. Она разразилась внезапно, столь же неожиданная, как и революция, и столь же радикальная — по своим последствиям. Нескольких часов этой битвы было достаточно, чтобы установить во Фландрии демократическое правление и вернуть графство династии Дампьеров. Патрициат, Филипп Красивый и Иоанн д'Авен были побеждены одновременно. Нидерланды не только не были на сей раз увлечены потоком общеевропейской политики, но, наоборот, изменили направление ее. Битва при Куртрэ была первым ударом, нанесенным французской гегемонии. В Риме Бонифаций VIII посреди ночи поднялся с постели, чтобы выслушать рассказ о ней.