Ободренная словами старого рыцаря, царевна поднялась с кресла и с почетной свитой отправилась в замок своего брата. Когда она вошла туда и увидела тело царя на погребальном ложе, упала на него и целовала с ног до головы. Рыцари из-за великой ее печали вывели царевну из усыпальницы, проводили в покой, тело же царя похоронили с почетом. После этого некий бургундский герцог послал к ней посольство с торжественным предложением вступить с ним в брак. Она ответила: «Сколько буду жить, не выйду замуж». Получив такой ответ, посольство передало ее слова своему господину. Герцог разгневался и говорит: «Если бы я взял ее в жены, стал бы царем той земли, но раз она отвергает меня, недолго ей суждено наслаждаться своей властью». Герцог собрал войско, вступил в ее царство, жег, убивал, творил великое зло и во всех битвах оказывался победителем. Царевна бежала в какой-то надежно укрепленный город, в котором был неприступный замок, и осталась там на многие годы.
Но вернемся к брошенному в море мальчику. Бочка с младенцем проплыла мимо многих царств, пока спустя шесть дней не оказалась вблизи одного монастыря. В этот день настоятель монастыря отправился на берег моря и сказал своим рыбарям: «Любезнейшие, собирайтесь выйти в море!». Они стали готовить свои сети, а пока занимались сетями, морские волны прибили к берегу бочку. Настоятель говорит своим слугам: «Смотрите, бочка! Откройте ее и узнайте, что там!». Они открыли, и – гляди-ка – младенец, прикрытый богатыми тканями, взглянул на настоятеля и засмеялся, а настоятель при виде его опечалился и говорит: «Бог мой, что это мы находим – здесь мальчик в колыбели?». Он своими руками вынул младенца из колыбели, под боком его нашел таблички, которые его мать туда положила, открыл их и прочел, что мальчик этот рожден от брата и сестры и не крещен, но мать его просила, чтобы из любви к богу над ним совершили таинство крещения, а затем взрастили на золото, которое лежит у него в головах; серебро же, положенное в ноги, отдали за его обучение.
Прочитав таблички и разглядев колыбель с дорогими тканями, настоятель понял, что мальчик благородного происхождения, тотчас же окрестил его, нарекши собственным своим именем – Григорием, и отдал мальчика на попечение одному рыбаку, которому вручил найденные при младенце деньги. Мальчик между тем рос, и все его любили. Когда Григорию исполнилось семь лет, настоятель отдал его учителю, и он показал чудесные успехи в науках. Все монахи любили Григория как своего брата. Мальчик в короткое время всех превзошел в науках. Однажды Григорий играл в мяч с сыном рыбака (он считал себя сыном упомянутого человека) и нечаянно попал в него мячом; тот горько заплакал от полученного удара и стал жаловаться матери, говоря: «Брат мой Григорий сделал мне больно». Услышав это, мать вышла на улицу и начала сердито выговаривать ему: «Григорий, как ты смел обидеть моего сына, когда мы даже не знаем, кто ты и откуда взялся». Он в ответ: «Сладчайшая мать, разве я тебе не сын? Зачем ты упрекаешь меня такими словами?». Она отвечает: «Ты не мой сын, и откуда ты взялся, не знаю; мне известно только, что ты был найден в бочке и настоятель дал мне тебя на воспитание».
Когда Григорий это услышал, он горько заплакал, побежал к настоятелю и говорит: «Владыка мой, я долго прожил с вами и считал себя сыном рыбака. Поскольку это не так и я не знаю своих родителей, если будет твоя милость, определи меня на воинскую службу, ибо долее я здесь не останусь». Настоятель говорит: «Сын мой, брось эти мысли! Все наши монахи так тебя любят, что после моего отшествия поставят тебя настоятелем». Он в ответ: «Владыка, конечно, я не успокоюсь, пока не найду своих родителей». Тогда настоятель порылся в своем ларчике, вынул таблички, которые были положены в колыбель, и показал их Григорию со словами: «Теперь, сын мой, внимательно прочитай их и узнаешь, кто ты». Когда он прочел, что рожден от брата и сестры, упал на землю и говорит: «Увы мне, сколь грешны мои отец и мать! Я пойду в святую землю и из-за прегрешения их буду сражаться с неверными и окончу там свою жизнь. Поэтому, владыка, прошу тебя: определи меня на воинскую службу». Так настоятель и сделал. Когда Григорий получил разрешение уйти, монахи подняли громкий плач, народ опечалился, и кругом стоял стон.