Средневековые тени

И она, разувъ его, собственными руками воткнула ему между ножными пальцами горячіе угли съ очага и, взявъ мхи, раздувала накалъ, чтобы не гасли. Мясо трещало, смердло и лопалось, а мученикъ ревлъ нечеловческимъ голосомъ, но словъ у него не было. Негодяйка со своими приспшниками мучила его цвлую ночь, и только заря прогнала гнусную шайку въ ея трущобы.

А къ вечеру того же дня, въ пустыньку чуть живого Жака Магро зашелъ пилигримъ. Ничутъ не удивило его жалкое положеніе отшельника, и не подалъ онъ помощи бдному старику, а слъ у ногъ его и долго смотрлъ на него съ свирпою улыбкою.

Потомъ сказалъ:

— Ну, что? Какъ понравилась теб твоя дочка, Mapiя Магро? Неправда-ли, я воспиталъ изъ нея премилое созданіе?

Больной затрясся всмъ тломъ, а пилигримъ продолжалъ:

— Она, какъ ты видлъ, любовница атамана Феликса Воловьей Кожи. Промышляетъ воровствомъ, — когда случится, убійствомъ, — гадаетъ, торгуетъ приворотными зельями, ядами и длаетъ женщинамъ выкидыши. Теб, конечно, очень пріятно быть отцомъ такой дочери, Жакъ Магро?

— Кто ты? — нашелъ въ себ силы простонать мученикъ. Пилигримъ разстегнулъ свой балахонъ и гордо показалъ знакъ кроваваго кулака на косматой груди:

— Я Жанъ де-Мавуази, сынъ Жана де-Мавуази, убитаго тобою.

Долго и безпощадно издвался онъ надъ старикомъ, язвя и сожигая его словами больше, чмъ Марія жгла раскаленными углями.

Наконецъ, всталъ и говоритъ:

— Я вижу, ты мало внимателенъ ко мн. Извиняю теб, потому что, кажется, эта втреная дрянь, Марія, поступила съ тобою очень грубо, и ты жестоко страдаешь. Общаю теб, что твое несчастіе не останется безъ отмщенія. Я донесъ суду, гд скрывается шайка Феликса, и великій прево уже выслалъ отрядъ арестовать злодевъ. Ты будешь имть удовольствіе видть, какъ станутъ вшать твою непокорную дочь, и, надюсь, это зрлище порадуетъ твое родительское сердце.

И ушелъ.

А на завтра пришли четыре солдата, взяли Жака Магро, положили на носилки и отнесли въ Камбрэ, на Проклятую площадь, гд казнятъ смертною казнью. И видлъ Жакъ Магро, какъ палачъ вздернулъ Mapiю на веревку, и читалъ ярлыкъ на вислиц:

— Распутница, душегубица и чародйка.

И умеръ Жакъ Магро, и солдаты оставили тло его валяться на площади, какъ падаль. Вскор напала на Камбрэ лютая болзнь. Дти пухли горломъ, сгорали въ жестокомъ жару и умирали.

— Колдовство, — кричалъ народъ. А Жанъ де-Мавуази ходилъ по домамъ и говорилъ:

— Поврьте: это — чародйка Марія Магро встаетъ изъ земли, пожираетъ нашихъ дтей, крадетъ младенцевъ изъ материнской утробы. Она вампиръ. Надо разрыть ея могилу, отрубить ей голову, пробить сердце осиновымъ коломъ, потомъ сжечь трупъ на костр и пепелъ развять по втру.

И пошли духовенство и судъ, и вырыли тло Маріи Магро, и отлучили ее отъ жизни вчной, и сожгли трупъ на костр, и пепелъ развяли по втру. И вся Фландрія проклинала Mapiю Магро, и странныя сказки пошли по стран объ ея блуждающемъ безобразномъ призрак-пожирател дтей. И имя Mapiи Магро навсегда осталось пугаломъ и ругательствомъ во Фландріи.

Вотъ когда Жанъ де-Мавуази весело потеръ свои красивыя, блыя руки и сказалъ:

— Ну, кажется, теперь я доказалъ, что умю мстить, и отомстилъ хорошо.

Посл того онъ ухалъ въ городъ Маріенбургъ, къ великому магистру, въ рыцарскій орденъ, чтобы биться съ язычниками, и былъ честный рыцарь. Литовцы убили его каменнымъ ядромъ въ лобъ и вс о томъ очень жалли. Онъ могъ бы быть комтуромъ и не оставилъ потомковъ. Господи, спаси его душу.

2. СИМОНЪ ПРОКЛЯТЫЙ

Монсиньоръ Гюи Виллерсъ-де-Утрео, старый воинъ, храбро дрался съ неврными въ Палестин. Не спроста попалъ онъ въ крестовый походъ — по обту, за здравіе единственной дочери своей, красавицы Алисы Виллерсъ-де-Утрео, данному, когда бдняжка болла тяжкою болотною лихорадкою.

Какъ вернулъ Богъ здоровье дочери, сиръ Гюи распродалъ почти половину своихъ земель, вооружилъ, на вырученныя деньги, восьмерыхъ дюжихъ молодцовъ и отбылъ. Дочь онъ поручилъ Петру Бометцу, своему старому капеллану, человку святой жизни и испытанной врности. Кром того, онъ поставилъ свои имнья подъ покровительство Воссельскаго аббатства, которому подарилъ за то изрядный кусокъ земли.

Четвертый годъ рыцарь сражался въ Святой Земл, а дочери его — на родин — было худо. Чуть ухалъ старый Гюи, набросились на его землю разбойники — сосдніе дворяне. Грабили безъ стыда и совсти все, до чего рука хватала, и не было на нихъ ни суда, ни управы. Потому что сюзеренъ страны, монсеньоръ Алларіи, дряхлый архіепископъ Камбрейскій, умлъ читать только нравоученія, а его отчаянные вассалы не очень-то боялись и петли.

Долго пили сирота и опекунъ ея горькую чашу обидъ и притсненій, — наконецъ, слышитъ Петръ Бометцъ: вернулся въ свои владнія Гильомъ сиръ де-Коньикуръ, могучій и честный герой, другъ императора Фридриха I, братъ по оружію сира Гюи изъ Утрео. И поклонился Бометцъ сильному сосду защит, и отвчалъ монсеньоръ де-Коньикуръ: