А действительно, подумал Хелье. Дир и Гостемил проторчали всю ночь у горящего дома, но Явана не видели. В хорловых теремах ночевать у Явана нет привычки. Стало быть, он заночевал в Верхних Соснах. Вообще-то надо бы съездить в Верхние Сосны. Пусть Ярослав даст мне какое-нибудь поручение, и уеду я из этого города по добру, по здорову на время. Пока Горясер не вернулся. И Любаве нужно отсюда уехать тоже. Только бы она не попросилась ехать вместе со мной. Придется что-то придумывать и врать. Вообще-то надо бы одежду мне где-то достать, а то вон все порвано и грязное. Гостемил предлагал рубаху, но это глупо – такой шатер на себя надеть. Надо опять послать Дира на торг. Впрочем, вот же Годрик есть.
– Годрик, – позвал Хелье.
Годрик с демонстративным раздражением поставил плошку с пегалинами на ховлебенк, сказал служанке «Не столкни», подошел, наклонил голову в бок, и сказал очень раздельно, —
– Да, я тебя слушаю.
– Поменьше развязности, друг мой, – заметил ему Гостемил.
– Годрик, сходи на торг, купи мне…
Любава засипела.
– … мне и Любаве какую-нибудь одежку.
Любава засипела сильнее, замотала головой.
– Потом, потом, – Хелье остановил ее жестом. – Годрик. Сделай, пожалуйста.
– Нужны средства, – сообщил Годрик.
– Это есть, – сказал Гостемил. – Вон на скаммеле моя сума, в ней кошель. Возьми, сколько нужно.
– Да не бери слишком много, – предупредил Дир. – Слышишь, Годрик? Себе не прихвати лишнего, понял?
– Нет, нет, – возразил Гостемил. – Холопам иногда нужно доверять. Они тогда вдвое меньше крадут. Заодно, Годрик, узнай, пожалуй, что в городе происходит. Давеча было неспокойно.
Глава тридцать вторая. У Ротко есть дела поважнее
Всю ночь Жискар развлекал Ингегерд рассказами из жизни французских конунгов, и особенно их жен и любовниц, а утром попросил дьякона Краенной Церкви походить по городу и узнать, что происходит. Дьякон, давеча приютивший Жискара и беременную Ингегерд, проводивший много времени над фолиантами, не имел ни малейшего понятия о событиях прошедшей ночи, равно как и о событиях прошедшего месяца и даже года (знал только что, вроде бы, князь сперва отказался платить Киеву дань, а потом куда-то ездил, в какое-то путешествие), согласился, тем более что прогулки полезны и способствуют лучшему восприятию и осмысливанию Истины, прошелся по городу, заглянул на окраину, подивился возводимым стенам новой, каменной церкви, которую кто-то из местных при нем назвал Евлампиевой (но дьякон, плохо знавший местное наречие, решил, что он что-то не так понял), зашел на торг купить хлеба (новгородский хлеб ему очень нравился, особенно грубого помола, от такого меньше толстеешь, чем от константинопольских сдобных изделий), вернулся, и доложил Жискару, что все спокойно. Жискар на всякий случай дождался полудня, время от времени поглядывая из окна – не идут ли поджигать церковь? – и затем, решившись, сказал Ингегерд, —
– Едем.
– Куда? – спросила она.
– Отсюда. Хоть в Ладогу, хоть в Гнезно. Тебе здесь находиться опасно. Переждем, а может переберемся к твоему отцу, а там видно будет.
– Я без Ярослава никуда не поеду.
Жискар хотел сказать ей, что, возможно, Ярослава убили, но не решился. Ему самому было тошно – он очень привязался к упрямому и своевольному, но весьма интересному и часто прозорливому, новгородскому правителю. Он решил подождать еще немного.
В жилую пристройку церкви постучались. Жискар отстранил дьякона, вытащил сверд, и шагнул к двери.
– Кто там?
– По приказу князя.
Жискар узнал голос одного из ратников и оттянул засовы.
– Ну, что? – спросил он.
– Князь требует тебя к себе со всеми, кого ты приставлен охранять.
– Куда требует?
– В детинец.
– Он в детинце?
– Нет, но скоро будет.
– А кто сейчас в детинце?
– Ну, как, – удивился ратник. – Ратники всякие, и те, что смертоубийством занимались давеча, и другие. Ляшко.
– Ляшко в детинце?
– Да.
Жискар вздохнул свободнее.
***