Средневековый детектив

– Именно. Стражники, нанятые частным образом, нашли тело Рагнвальда у дома на Улице Толстых Прях. Но никто не утверждает, что именно там он был убит. Тебя обвиняют в убийстве из ревности. Зачем ревнивцу убивать соперника под окнами, если гораздо безопаснее – сделать это дома, а тело зарыть в саду? Поговаривают, что Рагнвальд нес любовнице своей какие-то свитки. Свитки нигде не нашли. Любовница исчезла. Ее все ищут. Убить ты ее не мог – тебя схватили, когда она была жива-здорова. Куда она делась? Неизвестно. Либо ее похитили, либо она скрывается. Первое вероятнее, потому что женщина, если одна, так хорошо скрыться в Новгороде не может, а если нашелся помощник – так ведь объявлена награда за поимку, и немалая – помощник давно бы ее сдал охране. Жена твоя говорит, что ты сам признался в убийстве Рагнвальда, но она также говорит всей округе, что домовые украли у нее в прошлом году семейный амулет.

– Амулет? Какой амулет? – спросил Детин.

– Семейный.

Детин заплакал.

Глава восемнадцатая. Оракул

На торге все шло своим торговым чередом. Кривлялись, подражая киевским и ненужно утрируя, скоморохи, зубоскалили юные дети боляр, убытки, как верно подметил восемь веков спустя насмешливый поэт, вымещались на ближнем. Огуречник Бова, ворча и кряхтя, снова чинил лавицу. Проще и дешевле было бы просто купить новую или позвать плотника – на торге их было четверо – но у Бовы был твердый принцип – не расставаться с деньгами, которые уже есть, какие бы явные выгоды не сулило капиталовложение. Молочница усмехалась, выпятив большую мягкую грудь и глядя на Бову, и томно вздыхала.

Неожиданно увидела она того самого – странного человека, которому давеча Бова повредил руку. И шел он опять к Бове. Молочница испугалась, и за него, и за Бову, и стала подавать Бове знаки, но Бова, как все неумехи, с головой ушел в нехитрое дело починки лавицы и поднял голову только тогда, когда Годрик встал перед ним вплотную. Бова быстро оглянулся по сторонам. Двух громил, вступившихся давеча за негодяя, нигде не было. Бова потянулся за ножом и обнаружил, что нож находится в руке Годрика.

– Не потерял ли ты чего, добрый человек? – спросил Годрик участливо.

– Совсем ничего не потерял, – уверил его Бова.

– А хочешь я тебе нос отрежу? – спросил Годрик.

– Нет, – сказал Бова.

– Вежливость прежде всего, – сказал Годрик наставническим тоном. – Нужно сказать, нет, спасибо. Говори.

– Нет, спасибо, – сказал Бова.

– Вот видишь? Все сразу встало на свои места. Вежливость – в ней сила! И ведь не составляет труда быть вежливым, а сколько плохого в мире происходит из-за того, что кто-то поленился и не выказал должного почтения в нужный момент. Не так ли, бедный друг мой?

– Так, – сказал Бова. – Именно.

– Ну вот видишь. А лавицу ты эту выброси. Новую купи или построй. Не продашь ли ты мне огурцов, добрый человек? Три дюжины.

– Продам.

– Отсчитай, будь добр. Здравствуй, добрая женщина. Ты сегодня необыкновенна хороша, и в волосах твоих, что из-под повойника видны, блеск солнечный.

– То я с маслом перестаралась, – сказала, смущаясь, молочница.

– Я вижу, молоко свое ты уж продала почти все. Осталось сапов на десять. Бойко торгуешь, милая!

– День хороший.

– На вот, налей мне кружку, и вот тебе десять сапов.

– Я сдачи дам.

– Сдачи не нужно. Вот тебе, добрый человек, за огурцы. Хорошее молоко. Сама доила?

– Сама.

– Это первое дело. Тот, кто продает, а сам не доит, у того молоко киснет быстро, и жуки в нем заводятся.

– Нож мне можно … назад? – вежливо спросил Бова.

– Зачем тебе нож? Не умеешь ты с ножом обращаться, одно негодяйство, – сказал Годрик. – Давай сюда огурцы. Благодарю. Ну, добрая и прекрасная женщина, мои тебе почтение и радость встречи. До свидания.

Поклонившись с бриттской суровой сдержанностью, Годрик направился к выходу из торга.

– Что это ты с ним … глазки ему строила? – зло спросил Бова.

– Я не строила.

– Вот обещал тебя взять на состязания нынче. А вот и не возьму теперь, – сказал Бова, наказывая молочницу.

– Это почему еще?

– А потому.

– Ах вот как! – сказала молочница, повышая голос.

– Да уж. Не взыщи.

– Ну тогда ты подлец и есть, Бова-огуречник. А я вот с ним пойду. С обходительным.

– С кем это?

– А вот который только что здесь был.

Щеки Бовы стали похожи на переспелые яблоки.

– Вот этого я и ждал. Вот и иди! – закричал Бова. – Иди с этим гадом. Хотела ковша? Вот тебе ковш!

– Он не ковш.

– «Не ковш»! Ха! Иди, иди с ковшом.

– Вот и пойду.

– Иди.

В сердцах молочница пнула лавицу Бовы. Часть лавицы, находящаяся в ремонте, тут же развалилась, а с нею и вся лавица. Два бочонка с огурцами опрокинулись, огурцы раскатились по земле. Бова с размаху ляпнул молочницу по щеке.

– Ага! – закричала она. – Ты драться? Ах ты рожа арсельная! Вот уж думала я в мыслях своих – простить ли тебя? А теперь ни за что не прощу! Последнюю ступеню ты, Бова-огуречник, превысил! Последнюю каплю долгожданного терпения выпарил из сердца моего благостного!