Средняя Азия и Дальний Восток в эпоху средневековья

Эта композиция самая теологическая из всех согдийских росписей, но более яркие проявления влияния зороастрийских доктрин можно увидеть на рельефах оссуариев. К таким проявлениям относятся сцены с бесспорно зороастрийскими жрецами в кусти (Горячева, 1985; Крашенинникова, 1977, 1986) и падане — повязке, закрывающей нос и рот (Павчинская, 1983; Горячева, 1985; Крашенинникова, 1977, 1986), и со стационарным храмовым алтарем огня (Павчинская, 1983; Горячева, 1985). Зороастрийские объяснения находят и другие оссуарные изображения: сцена загробного суда бога Рашна (Потапов, 1938; Grenet, 1986), сцены жертвоприношения и прибытия души умершего в рай (Крашенинникова, 1986), хотя в последнем случае многие детали остаются неясными. Надо отметить, что жертвенник здесь не стационарный, а такой же, как в сценах поклонения богам в живописи Согда и Тохаристана (Кругликова, 1979, рис. 24).

Много неясностей возникает при рассмотрении группы прямоугольных оссуариев VII в. из района Миянкаля в Центральном Согде (табл. 36, 4) с изображениями богов под храмовой (?) аркадой (Борисов, 1940; Пугаченкова, 1984; Грене, 1987; Grenet, 1986, и др.). Ф. Грене считает, что на всех этих оссуариях в разных иконографических вариантах помещены фигуры не более чем шести персонажей. Нередко персонажей всего четыре, поскольку на коротких боковых сторонах оттиснута половина того же штампа, которым выполнена длинная сторона с четырьмя фигурами. Вероятно, рядовые согдийцы не считали, что судьба души погребенного зависит от того, шесть божеств или четыре изображено на оссуарии. Между тем две гипотезы о значении изображений связаны с числом персонажей: А.Я. Борисов думал, что это воплощения четырех священных стихий зороастризма, а Ф. Грене полагает, что это Амеша-Спенты — шесть божеств, ближайших к Ахура-Мазде. Вместе с Ахура-Маздой чаще насчитывали семь Амеша-Спентов. Как отмечает Ф. Грене, совместные изображения всех шести пока нигде не засвидетельствованы. Гипотеза Ф. Грене наиболее детально обоснованная из всех предложенных толкований.

Рельефы оссуариев нельзя воспринимать изолированно от всех других данных по согдийской культовой иконографии. Это показывает оссуарий из долины Кашкадарьи с божествами под двумя арками, под одной из которых помещена четверорукая Нана с солнцем и луной в руках, хорошо известная по живописи Пенджикента и Шахристана (Лунина, Усманова, 1985). Не исключено, что справедливо мнение А.Я. Борисова, видевшего в сидящем на троне длиннобородом царе с топориком в короне со звездой на биянайманских оссуариях Зурвана (согд. Азва), божество вечного времени, уподобленное Сатурну-Кроносу в иллюстрациях астрологических трактатов. Кроме приведенных им аргументов, надо вспомнить, что в том согдийском тексте, который сообщает об облике Азвы, Адбага и Вешпаркара, длинная борода названа в качестве единственного признака, позволяющего узнать первого из этих богов. Непонятно, почему этот отличительный атрибут, если согласиться с Ф. Грене, дан Хшатра Вайрья (Шахревару), на кушанских монетах безбородому. Зурванизм, вероятно, господствовал в согдийском зороастризме, как и в зороастризме среднесасанидского Ирана (Widengren, 1965, s. 320).

Если на оссуариях из Миянкаля и Кашкадарьи с жертвенником огня в поднятой руке показан один и тот же персонаж, то его отождествление, очевидно, должно помочь понять, что означали остальные фигуры. Жертвенник огня, кроме Вашагна, могли бы держать Хварена (согд. Фарн), как Фарр в Бактрии, Аша-Вахишта (согд. Артахушт) или Атар (Аш). Кто из них изображен с алтарем в руке на согдийских оссуариях, невозможно решить однозначно. Наименее вероятен здесь Фарн, предположительная связь которого с посмертным существованием души базируется лишь на истолковании этнографических представлений о роли жертвенного барана, переносящего душу через Чинватский мост (Литвинский, 1968, с. 97–98).