- А… здесь вечно одни проблемы… с реставраторами, - отвечала Соня, махнув рукой.– Отреставрируют картину или сделают копию, а потом клянчат больше чем с администрацией договаривались. Дело до шантажа доходит. Художники забирают картины домой и обещают отдать, когда им заплатят. Дайте нам больше денег мы по материалам и затраченному времени в смету не списались. А музею-то одни средства выделяют. Хоть милицию в таких случаях подключай. Вот вы бы взяли над нами шефство… - повернулась она к Валерию.
Соня провела Валерия в большую залитую электрическим светом комнату, где он увидел первую Софью, рядом с ней моложавую женщину в блузке и длинной юбке и, по-видимому, художника реставратора в синем халате, заляпаном краской. Собравшиеся обсуждали стоявшую перед ними картину или хорошо выполненную копию Симирамидского.
Увидев Валерия, Софья приветливо улыбнулась, вместе с тем, как показалось Валерию, она как-то странно посмотрела на Соню, видимо прочитав нечто в её взгляде.
- Это мой папа, - Софья представила Валерия начальнице.
- Очень приятно. Елена Петровна, - приятно улыбнулась начальница, протянув Валерию увядающую ладонь. – Вот кстати вы, новый человек, может быть подскажете нам. Не кажется ли вам, что лучи света, как и одежда персонажей через чур ярки, я бы сказала, неправдоподобно ярки на этом полотне?
Валерий решил поддержать художника.
- Всё зависит от того, где будет висеть картина. Здесь при ярком электрическом свете краски действительно кажутся неестественными, если вы предпочитаете естество, к чему, извините, не всегда стремится искусство. Они неестественны, как противоестественен сам электрический свет. В каком-нибудь тёмном углу Эрмитажа, Пушкинского музея или частной коллекции краски могут оказаться квантум сатис. Если же на картину упадёт поток солнечного света, то в любом случае тона сольются, и ничего не разглядишь.
- Вот-вот, и я тоже самое говорю, - закивал художник.
- Софи, у тебя папа, где работает? – спросила начальница.
- В милиции.
- Какие там талантливее люди пропадают!
- Во-первых, отчего же пропадают, во-вторых. Если пропадают, то не более чем в других местах, в – третьих, где же им ещё пропадать, в – четвёртых, то так им и надо, в-пятых… - стену украшало старинное потемневшее зеркало. В нём Валерий, стоявший, как и все в комнате, спиной к двери, видел человека, осторожно заглядывавшего из коридора. Это был молодой коротко остриженный мужчина в серых брюках и белом блейзере. На секунду его взгляд и взгляд Валерия встретились. Соня и Софья, наверное, тоже увидели его, потому что они вдруг закричали, как если бы перед ними оказался дьявол. Валерий развернулся и бросился из комнаты.
Наконец, всё закончилось. Истина открылась. Позади страшная история. Борецкий и Софья в рабочей спецодежде шли по крыше фабричной постройки. Вдали виднелась верфь, а внизу в ночи делали рыбные консервы. Громыхнул взрыв, будто вспыхнул скопившийся газ, но скорее упала с высоты на бетонно-каменный пол бутылка или банка.
- Слышала, взорвалась, точно бомба? Жаль, что не настоящая. Как бы я мечтал взорвать эту проклятую фабрику вместе с её консервами!
- Прекратите, Арсений Дмитриевич! … А я вот полюбила фабрику. Фабрика дала мне друзей, признание простых людей. Я учу их детей грамоте…
- А их самих манерам?
- Нет, их самих учить не получается. Они обижаются, когда их учишь.
- И они так и не поняли, что держать вилку в правой руке неэстетично.
- Борецкий, не ёрничай! – Софья вырвалась вперёд.
Арсений Дмитриевич быстро нагнал её, привлёк к себе:
- Софья, ну как ты не можешь понять, что нет и не будет никогда такого человека, который любил бы тебя, так же сильно, как я?
- А барышня Крутогорова Дарья Ильинична? Ты не любил её?
- Она в прошлом, ты – в настоящем.
- Когда нибудь и я буду в прошлом!
Софья высвободилась из объятий Борецкого и пошла по самому краю крыши. Борецкий заглянул вниз:
- Если бы ты только захотела, я бы обнявшись вместе с тобой, спрыгнул с этой крыши, как птица с птицей крылами, и полный счастья ушёл бы из жизни, чтобы там, в небытии наши души навечно соединились и обрели новую, светлую, сказочно счастливую жизнь!
- Чем же тебе эта жизнь не нравится?
- Кошачья жизнь – ловить преступников. Если бы этому был предел!
- Можно родить детей, маленькие нежные существа…
- Которые когда вырастут, вновь разделятся на полицейских и воров.
- Но есть не полицейские, и не воры.
- Есть крестьяне и рабочие, которых обворовывают, когда они сами не воруют. Есть юристы, которые осуждают или защищают воров, в зависимости от того, кто им платит. Есть врачи, которые лечат покалеченных при ограблениях, и есть учителя, что вопреки природе бесполезно пытаются приостановить превращение маленьких злодеев в больших.
- А сыщики?
- Это страсть и бизнес. Отрицание отрицания преступления. Это ещё хуже, чем злодейство, кубическая степень общественного цинизма…- Борецкий замолчал. Опередив на полшага, он заглянул в глаза Софье: