Средний путь. Карибское путешествие

Я думал, это было всего лишь локальная «вспышка», одна из игр местной политики. Но вскоре, в путешествии, к которому я тогда готовился, я увидел, что подобные «вспышки» далеко не редкость и что они дают выход тем чувствам, которыми охвачены негры по всему Карибскому региону — чувствам смешанным, ненаправленным; это отрицание негром той вины, которую так долго на пего взваливали, это последнее, задержавшееся восстание Спартака, более радикальное, чем восстание Туссена Лувертюра, это сведение счетов по эту сторону Среднего пути.

Британская Гвиана

Если бы там было вакантным уютное местечко какого-нибудь секретаря — в Демераре на таких местах всегда очень уютно, — как молился бы я богине связей и покровительства, как обхаживал бы чиновников из Министерства по делам колоний, как забрасывал бы знакомых своих знакомых просьбами черкнуть пару слов своим знакомым! Ибо Демерара — это тропический рай, вест-индская счастливая долина принца Расселаса [1], единственная настоящая утопия Карибского моря, — это заокеанский Эдем.

Энтони Троллоп, 1860

С самолета атлантическое побережье Тринидада было четким, как на карте, волны мерно несли кружевную пену к берегу, зеленые, с желтизной по краям. Они начинались вдали и невозмутимо катились вперед. На ярко-голубой воде тени от облаков казались потопленными скалами или исчезающими пятнами чернил. Вскоре голубая вода стала коричневой, ее все более темные оттенки имели точные контуры, иногда очерченные белым. Дальше — Южно-Американский континент; серо-зеленый, клочковатый, истоптанный тропами до коричневого цвета, и реки — точно трещины в высыхающей грязи. Минута за минутой мы несемся над этой одинаковой, неприветливой землей, небольшим уголком огромного континента, где деревья вырастают на глинистых берегах, а потом их валят оползни.

С воздуха можно многое узнать о Британской Гвиане: о ее размере, пустоте, изолированности поселений. Шестьсот тысяч человек живет в стране размерам и с Великобританию, но когда летишь над густонаселенной полосой восточного побережья, становится ясно, почему все время так неспокойно в этой стране, такой огромной, что она должна была бы стать миром открытых возможностей. Земля здесь плодородная. Поля сахарного тростника, пересеченные прямыми, как линейки, канавами, похожи на ковры фабричного производства. Они тянутся и тянутся, пока повторяющийся орнамент не нарушает группа ржаво-белых деревянных домов не менее правильной конфигурации. Это жилища работников, — сразу ясно, что жаль было тратить на них участок земли, который мог бы пойти под посадки. Место для строительства выбрано случайно — поселение могло бы возникнуть где угодно на этом зеленом просторе. «Чтобы заставить работать негров с Вирджинских островов, — пишет Майкл Свон в „Пределах Эльдорадо“, — датчане вырубали их игольчатые анноны [2], и в наши дни сахарному тростнику в Британской Гвиане тоже приходится прибегать к сотне уловок, чтобы сохранить достаточно рабочей силы… Люди тропиков предпочитают еле сводить концы с концами и не работать, чем тяжело работать и иметь более высокий уровень жизни».

И пустота. Перелет вглубь страны. Сначала над тростниковыми полями вдоль коричневой реки Демерара. Внезапно поля заканчиваются и начинается буш; в нем видны небольшие, неправильные участки, где лес робко истреблен (скоро именно такое отношение к природе начнет у вас ассоциироваться с Британской Гвианой), — они превратились в болото, поскольку почва бедная и настоящим деревьям на ней не так-то просто вырасти. За несколько минут проносятся поселения, поля, лесные росчисти, и вы оказываетесь над лесом, ровным, густым, глухим, кое-где затопленным рекой, обычно черной, но когда ее коснется солнце — сверкающей: то золотая, то красная прожилка, текущая по безжизненной зелени. И снова лес. Вам надоедает смотреть, но наконец, минут через тридцать-сорок, земля вдруг разбивается на поля и долины, за которыми зеленым, коричневым и охристым мрамором в сухой сезон лежит саванна, с царапинами белых троп — русел пересохших рек, отороченных пышными, сочными на вид пальмами. Бразилия уже недалеко, такая же пустая, — простор, который невозможно осмыслить.