Средство от Алкивиада

Тогда разверни, поэзия, крылья!

Вонтлуш спрятал свои листки.

- Как вам понравилось? - спросил он,

- Очень неплохо, - отозвался Засемпа, - только почему «несвежий»?

- Что несвежее? - спросил Вонтлуш.

- Ты написал «раздался крик птицы Венцковской несвежий». Разве крик может быть несвежим?

Вонтлуш с жалостью поглядел на Засемпу:

- Ничего ты, братец, не понимаешь в поэзии. Сейчас я тебе все это объясню: крик потому несвежий, что они уже долго кричат. И к тому же сейчас осень и вообще… поэтому все не может быть свежим. На это возразить нам было нечего.

- Ладно, Вонтлуш, - начал я, - а теперь давай поговорим о средстве.

- О каком средстве? - Вонтлуш захлопал глазами, явно придуриваясь.

- Не отвиливай, - оборвал его я, - речь идет о средстве от гогов.

- Этого я не могу сделать, - сказал Вонтлуш.

- Но ты ведь обещал!

- Я обещал тебе быть благодарным, Чамча, но я не обещал, что открою секрет средства. Вы меня подбиваете на недостойный и даже отвратительный поступок.

Мы с Засемпой переглянулись. Было ясно, что добыть способ по дешевке не выйдет. Фокус не удался. Пришлось обратиться к другим аргументам.

- Поговорим серьезно, Вонтлуш, - проговорил За-семпа, медленно растягивая слова и лениво похлопывая себя по карманам. - Ты забыл, что имеешь дело с реалистами. А в качестве реалистов мы можем предложить тебе весьма реальную и даже звонкую помощь.

- Звонкую? - В голосе Вонтлуша прозвучала нотка живейшего интереса.

- Да, звонкую, - небрежно повторил Засемпа, - другими словами: за дружескую услугу мы готовы выложить определенную сумму на развитие твоего поэтического таланта, поскольку мы знаем, что удовлетворение насущных потребностей поэта дело накладное.

- Очень разорительное, - согласился Вонтлуш Первый.

- Вот мы и готовы оказать тебе финансовую поддержку.

- Наличными? - поспешно спросил Вонтлуш.

- Естественно, наличными. - Засемпа достал из кармана кошелек.

- Так сразу бы и сказали. Короче говоря, вы просто хотите купить средство?

- Да, если тебе это хочется так назвать, - сказал я неприязненно.

Бесцеремонность поэта оскорбляла нас до глубины души.

- Это будет стоить пять.

- Трешек? - спросил я. Вонтлуш рассмеялся.

- Веселый ты человек, Чамча, - сказал он и хотел погладить меня «против шерсти».

- Пятерок? - спросил я, уклоняясь от его ласки. Вонтлуш покачал головой, но на этот раз уже мрачно.

- Пять десяток?

- Нет.

- Полсотенных?

- Нет, пять красненьких.

- Ско-о-о-лько?

- Пять красных, или, выражаясь иначе, сотенных.

- У тебя грипп, - сказал я.

- У меня нет гриппа. Это примерно столько и должно стоить!

- Ущипни себя, не спишь ли ты! - предложил возмущенный Засемпа.

- Щипай себя сам, - невозмутимо отозвался Вонтлуш.

- Это же обдираловка, черный рынок! - взорвался Слабый.

- А ты думал, что пришел в гастроном? - сказал Вонтлуш. - Здесь черный рынок.

Мы переглянулись. Мы ведь и в самом деле предлагали незаконную сделку.

- Все же ты, Вонтлуш, должен считаться с нашими возможностями. Где же нам взять пять сотенных?

- А разве это дорого? - рассмеялся Вонтлуш. - Всего по сотенной за гога. Продаю по дешевке. Если бы Жвачек узнал, что я продаю его за сотенную, он бы, честное слово, возмутился.

- Может быть, это и действительно стоит столько, - сказал Засемпа, - но для друзей ты должен применять сниженный тариф, даже на государственной железной дороге для нас тридцать процентов скидки.

Вонтлуш наморщил брови, с минуту над чем-то раздумывал и наконец сказал:

- Ладно, получите тридцать три процента скидки.

- Тридцать три процента?

- Да, и не гроша больше.

- Но это нас тоже не устраивает.

- А я иначе не могу. Себе дороже стоит, - заявил Вонтлуш. - Поэзия, братцы, это вам не бокс, она требует сил. А умственный труд меня утомляет. Вы только поглядите, как я выгляжу. - Сказав это, он оттянул кожу под глазами и выгнул рот подковкой.

Выглядел он действительно неважно. Под глазами у него были синяки.

- Что-то я не слышал, чтобы поэтам шло на пользу обжорство, - вмешался Пендзелькевич. - Папа говорит, что голод облагораживает художника.

- У твоего папы устарелые взгляды, - обиженно проговорил Вонтлуш. - Голодные поэты писали очень грустные стихи и умирали в ранней молодости. А я еще собираюсь пожить и создавать веселые произведения. Да, я хочу писать весело, а вот Шекспир говорит, что мои стихи пессимистические и отбивают охоту к жизни. Шекспир даже не доел второй завтрак.

- Да, это неприятно, - сказал Засемпа, - а может быть, ты перебросишься на музыку?

- Я бы попробовал, - сказал Вонтлуш, - но приличный духовой инструмент стоит тысячу злотых.

- А какой же инструмент тебя интересует?

- Я думаю, труба, - сказал Вонтлуш.

- А не мог бы ты удовлетвориться чем-нибудь поскромнее? - спросил я. - Например, губной гармошкой?

Вонтлуш покачал головой:

- Боюсь, что печаль мою в состоянии выразить только бас или в крайнем случае валторна.

- Ну тогда держись лучше стихов, - сказал я.

- Да, лучше уж сочиняй стихи, - грустно согласился Засемпа. - Твоя последняя цена?

- Ладно, поладим на трех сотнях - и это только для вас, - вздохнул Вонтлуш.

Мы горько усмехнулись.