Оба они были в черных цилиндрах и белых перчатках.
Мы в испуге отступили и столкнулись внизу с двумя почтальонами, которые тащили какие-то большие пакеты.
- Что это у вас в этих пакетах? - встревожено спросили мы.
- Сто два килограмма траурных объявлений. Но мы все еще не могли понять, в чем дело.
- Разве здесь кто-нибудь умер?
- Да, - ответили почтальоны. - Помогли бы лучше нам нести. - Взяли бы хотя бы килограммов двадцать.
- У нас нет времени. Мы здесь по делу, не терпящему отлагательств.
Мы постучали в какие-то двери. Из них выглянул человек в черном цилиндре.
- Простите, нам нужен учитель, пан Мисяк.
- Вот его как раз выносят, - ответил человек в черном цилиндре.
И действительно, двери соседней квартиры были открыты настежь, и шесть одетых в траур мужчин выносили оттуда черный гроб.
- Нет! Нет! Я не согласен! Это неправда! - крикнул я. - Он не мог… Он же знал, что мы его по-настоящему любим…
Но никто не обращал на этот крик внимания. Люди в трауре шли за гробом прямо на меня, и в первой паре я узнал Дира и Жвачека. Рядом шагали с зажженными свечами в руках Венцковская, Дядя, Фарфаля, пани Калино, пан Дедронь, пан Неруха.
Испуганные, мы отступили на улицу.
Вскоре из дому вынесли гроб. За гробом устремились провожающие в трауре. Мы дожидались, пока все выйдут, чтобы присоединиться к концу процессии. Но они все выходили и выходили, молчаливые, с опущенными головами, выходили парами, нескончаемым хороводом, и у всех были удивительно молодые лица. Процессия растянулась во всю длину улицы, а они все еще выходили попарно, как с урока. Мы узнали среди них магистра Рончку, он держал за руку вице-министра. А за ними важно вышагивали в парадных мундирах генерал и член правительства.
Не было только ребят из нашего класса. Но вот мы заметили их. Они, запыхавшись, бежали с картами, с таблицами, со схемами и кассетами диапозитивов… Хотели было втиснуться в процессию, но не смогли.
Мы направились к ним.
- Подождите, пока все пройдут, - посоветовали мы, - присоединимся к процессии в конце.
- Хорошо, - согласились мы.
- А зачем вы взяли с собой все эти вещи?
- Мы ведь всегда провожали его с картами.
Долго ждали мы, но никак не могли дождаться конца этой траурной процессии. Поэтому мы двинулись вперед рядом с процессией. К счастью, улица была пустая, и никто не мог заглянуть нам в лица.
Рядом с нами шагали двое мужчин в трауре. У одного из них из-под плаща выглядывал докторский халат и из кармана торчал стетоскоп. На втором была мантия прокурора. Они тихо переговаривались.
- Значит, ты его обследовал? - услыхали мы.
- Я присутствовал при его смерти.
- Стало быть, ты уверен?
- Да, он умер не естественной смертью.
- И что ты об этом думаешь?
- Это убийство.
- А их поймают?
- Вполне возможно. Убийцы часто приходят на похороны своих жертв. Милиция уже ждет…
Мы испуганно огляделись по сторонам. И действительно, за каждым деревом притаились милиционеры, они внимательно всматривались в участников процессии, а лица некоторых даже освещали фонариком.
Сердце, как молот, билось у меня в груди, но идти с каждым шагом становилось все труднее, ноги были словно ватные. Внезапно меня ослепил яркий свет.
- Вот один из них, - закричал кто-то. - Хватайте убийцу!
- Нет! Нет! - крикнул я в испуге. - Я не убийца! Я хотел броситься бежать, но бесчисленная толпа прежних учеников Алкивиада бросилась за мной с палками и зонтиками в руках…
- Что случилось? - услышал я голос отца. Он стоял надо мной в длинной ночной рубашке и пытался поднять меня с пола. Горел свет.
- Алкивиад умер, - прошептал я.
- Какой Алкивиад? - Отец смотрел на меня с беспокойством.
Только теперь я окончательно пришел в себя и смутился. Я обозлился на отца за то, что он застал меня в таком положении.
- Что это тебе приснилось? - спросил отец.
- Ничего… просто… я разучивал роль… роль убийцы. Ты разве не знаешь, что я сейчас играю в нашем театре… спроси у Шекспира.
- У Шекспира? Да ты что - бредишь?
- Я хотел сказать у Юлиуша Лепкого из десятого… Мама всегда хотела, чтобы я стал актером, вот я и учу…
- В темноте? На полу? Ночью?
- Ночью? А который сейчас час?
- Четыре.
- Я теперь всегда буду вставать в четыре… Жизнь слишком коротка, чтобы так долго спать.
- Хватит с меня твоих штучек! - обозлился отец. - Сейчас же марш в постель! А матери я скажу, чтобы она сходила с тобой к невропатологу.
Я снова улегся в постель, но больше не заснул.
ГЛАВА XVI
Ранним утром, когда я еще лежал в постели, ко мне пришел Засемпа.
- Я хотел тебе что-то сказать, - начал он неуверенно, - я думал, что ты уже встал.
- Нет, пока еще лежу.
- Как тебе спалось?
- Отлично. Мне приснился приятный сон.
- Приятный? - Засемпа поглядел на меня с изумлением.
- О, да. Мне приснился танец. Бал выпускников школы. По этому поводу Венцковская зажарила всю свою птицу и подала ее на стол. Вонтлуш Первый играл танцевальные мелодии на контрабасе. Было очень весело. Дир танцевал со Жвачеком, Рончка - с вице-министром.
- А Алкивиад?
- Перестань ты меня мучить своим Алкивиадом.
- А ты разве не думал о том деле?
- О каком?
- Об Алкивиаде? Я рассмеялся.