Средство от Алкивиада

— Мотор Пендзеля требует некоторых навыков… — повторил Засемпа. — У тебя еще нет практики. Но после нескольких кругов ты привыкнешь.

— Спасибо. На нем можно сделать только один круг — «а кладбище. Но я туда не тороплюсь.

Засемпа выслушал все насмешки Кицкого и даже бровью не повел, а потом с невозмутимым видом заявил:

— У нас есть ракета.

— Космическая? — рассмеялся Кицкий.

— Ракета для игры, — объяснил невозмутимый Засемпа.

— Теннисная ракетка? — недоверчиво спросил Кицкий.

— Да. Теннисная ракетка.

Мы с удивлением уставились на Засемпу. Это было что-то новое. О ракетке мы услыхали впервые.

— Да, — повторил Засемпа.

— Наверное, развалина?

— Ракета на ходу.

— Наверняка без струн?

— Струны все на месте.

— Хм!… — удивился Кицкий, и глаза у него засветились.

— Согласен? — спросил Засемпа.

— Надо ее еще посмотреть.

— Я спрашиваю, ты согласен?

— Да, но ведь…

— Когда ты хочешь ее посмотреть? — прервал его Засемпа.

— Ну, я не знаю…

— Можешь ее увидеть сейчас.

— Сейчас? Как это? Где же она?

— Ракетка на окне.

— Каком окне?

— На окне Чамчиной квартиры.

Я изо всех сил напрягал память и все же никак не мог припомнить, чтобы у нас дома на окне была теннисная ракетка, но Засемпа гак на меня посмотрел, что я умолк.

— А где живет Чамча? Это далеко? — допытывался Кицкий.

— Чамча живет в соседнем дворе. В подвале. Это тоже было для меня новостью. Я уже открыл

было рот, чтобы возразить, но, взглянув на Засемпу, поперхнулся.

— Ты живешь в подвале? — удивился Кицкий и с любопытством глянул на меня.

— Да, — ответил я, свирепея все больше. — Но это очень удобный подвал, — поспешил я добавить.

— Ну хорошо, — сказал Кицкий, возвращая нам почти пустой мешочек из-под семечек. — Сейчас мы уже не успеем… но на второй перемене пойдем посмотреть. Значит, ты живешь в подвале? — снова спросил он, как-то странно ко мне приглядываясь.

— Он же тебе уже сказал, что живет в подвале, — вмешался Засемпа.

— А я, Чамча, думал, что у тебя отец директор, — сказал Кицкий.

— У него отец уже не директор, — торопливо пояснил Засемпа, — его сняли. Потому-то и ракету можно приобрести.

— Да что ты говоришь! — оживился Кицкий. — И за что же его сняли?

— Невинно пострадал. А теперь — привет, встретимся на перемене.

Засемпа быстро зашагал в класс.

Я догнал его.

— Что все это значит?! Чего это ты треплешься про моего старика! — взорвался я. — Мог бы рассказывать про себя. Ты ведь и в самом деле живешь в подвале.

— Я не мог говорить о себе, — сказал Засемпа. — Кицкий знает, где я живу. А кроме того, у меня не может быть ракетки. И вообще заткнись, Чамча. Ты ничего не понимаешь в политике.

Не прошло и часу, как мы вместе с Кицким явились в соседний двор.

— Это здесь, — сказал Засемпа, останавливаясь.

— Где? — спросил Кицкий.

— Видишь тот парадный ход?

— Вижу.

— А дверь рядом с ним?

— Вижу.

— А вон там направо от двери сидит маленький старичок. Видишь?

— Вижу.

— А еще правее от старичка — окно подвала. Видишь?

— Вижу.

— Так вот, в этом окне стоит ракетка.

Осторожно обойдя спящего старичка, мы на цыпочках подошли к окну. Кицкий, прикрывая ладонью глаза, просто приклеился носом к окну. Я не выдержал и тоже заглянул туда.

К величайшему моему удивлению, на подоконнике действительно стояла прислоненная к оконному стеклу теннисная ракетка. Я восхищенно поглядел на Засемпу, а он только подмигнул мне.

— Ну так как, Кицкий? Понравилась?

— Она почти новая, — растроганно прошептал Кицкий.

— Она совершенно новая, — поправил Засемпа. — Теперь дело за тобою.

Кицкий еще раз с вожделением глянул на ракетку и сказал:

— Идите к Вонтлушу.

— К Вонтлушу? — У нас от удивления глаза полезли на лоб.

Вонтлуши всегда считались в нашей школе самыми заядлыми боксерами. И нам просто не приходило в голову, что они могут иметь хоть какое-то отношение к средству.

— К какому же из Вонтлушей? — спросили мы, поскольку было два спортсмена Вонтлуша.

— К Вонтлушу Первому.

— Ты шутишь, — сказал Засемпа. — Более ограниченного типа я себе не представляю. Откуда же ему знать средство?! Он подумает, что мы его разыгрываем, и всыплет нам по первое число.

— Не всыплет, — сказал Кицкий.

— Почем ты знаешь, что не всыплет? Такой боксер!

— Вонтлуш Первый уже не боксер.

— Не боксер? С каких это пор?

— Странно, что вы даже этого не знаете. Вонтлуш Первый перестал быть боксером с тех пор, как его победил младший брат, Вонтлуш Второй, не говоря уже о Шлае. Вы слышали о Шлае?

— Нет. Кто это?

— Ну и здорово вас замордовали гоги, если даже такие выдающиеся события не дошли до вашего помутившегося сознания. Шлая — это новая звезда на ринге нашей школы. Но и его дни уже сочтены. Бокс теперь сходит со сцены.

— А что входит?

— Дзюдо. Именно из-за отсутствия перспективы Вонтлуш Первый теперь в таком подавленном состоянии.

— Да что ты плетешь? Вонтлуш подавлен? — Мы с недоверием уставились на Кицкого. Мы никак не могли себе представить подавленного чемпиона.

— Вонтлуш Первый не только подавлен, — сказал Кицкий, — Вонтлуш Первый — убит, убит горем. Лучшее доказательство этому то, что он стал поэтом.

Вонтлуш Первый — и вдруг поэт! Это было уж слишком.