Средство от Алкивиада

Чтобы заглушить этот досадный голос совести, остаток дня мы посвятили мобилизации необходимых для покупки средства финансов. После вскрытия нашей кассы или, вернее, сейфа, находящегося в медном брюхе огромной старомодной керосиновой лампы, которую я в свое время вытащил из груды мусора и держал на шкафу в своей комнатке на антресолях, оказалось, что наличие кассы составляют всего лишь семь злотых. Было ясно, что с такими деньгами нечего даже и мечтать о приобретении средства, и мы решили произвести внеочередной сбор капиталов. Но результаты его были просто жалки. Вывернув все карманы, мы с трудом наскребли шесть злотых и десять грошей. При таком положении вещей мы уже стали серьезно задумываться над тем, не лучше ли вообще отказаться от мероприятия и не выставлять себя по-идиотски на посмешище, предлагая подобную сумму такому знаменитому спортсмену, как Вонтлуш Первый.

Однако стоило нам припомнить новый курс Жвачека, испорченный аппарат Киппа, угрозы Али-Бабы, возмущение директора, саркастический смешок Дира, серу магистра Рончки, да еще наши мучения с Шекспиром, мороку с Кицким и два кулька семечек, которые он тут же сожрал, мы решительно отбросили мысль о капитуляции. Вот тогда-то Пендзель и подал великую идею: «Продать мотор». С его стороны это был акт самоотречения, и мы вполне оценили неслыханные размеры его жертвы. Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы столь почтенную машину мог приобрести первый встречный покупатель. Купить ее мог только тот, кто в торговых сферах столицы носит прозвище любителя. Машина была явно любительской, то есть для любителя древности, собирателя музейных экспонатов, в крайнем случае — для аналитика, как говорил нам в утешение Пендзель. Я спросил у него, что это такое. Он ответил, что аналитик — это тот, кто любит разбирать машину на части.

К сожалению, оказалось, что на базарах столицы и даже на Паньской улице собиратели музейных экспонатов сами являются музейной редкостью. Не удалось нам найти также и приличного аналитика, который ценою несчастных пятисот злотых мог бы удовлетворить свою благородную страсть к разложению машин на составные элементы. Вот мы и решили сами взяться за это дело, надеясь, что если машина не пошла целиком, то может пойти отдельными деталями. В конце концов всегда легче сбыть фарш, чем всю тушу.

Но тут нас снова постигло разочарование. Из всего мотора нам удалось сбыть всего лишь камеры, которые какие-то ребята купили с целью производства рогаток.

По этой статье мы получили тридцать четыре злотых прибыли, что вместе с предыдущими суммами составило сорок семь злотых и десять грошей.

Мы полностью отдавали себе отчет в мизерности содержимого нашей кассы, и души у нас были в пятках. На следующий день нам предстояло отыскать Вонтлуша. На первой же перемене мы сразу направились в десятый класс, но там вместо Вонтлуша наткнулись на Шекспира и тут же смылись, боясь, что, чего доброго, он снова включит нас в какой-нибудь спектакль. К счастью, в коридоре нам повстречался Вонтлуш Второй и сообщил, что брат его в последнее время все больше околачивается в районе Коптильни.

— Не советую вам его беспокоить. Он разочаровался во всем на свете.

— Мы об этом знаем, — ответили мы.

— И вообще с ним не все ладно…

— Это нам тоже известно, — заявил Засемпа.

— А что вам, собственно, от него нужно? — спросил с любопытством Вонтлуш Второй, явно недовольный тем, что нам нужен Вонтлуш Первый, когда всем известно, что вызывать интерес может только он — Вонтлуш Второй.

— Если вы насчет тренировок, то напрасны ваши хлопоты, — процедил он, помолчав с минуту. — Мой брат в последнее время испытывает отвращение к боксу.

— Мы знаем, — сказал Засемпа. — Ты его обработал. Это поэтому.

— Да, я, — сказал Вонтлуш Второй.

— Мы знаем, что ты.

— А если это вам известно, то вы должны также знать, что теперь я тренирую новичков.

— Мы не по поводу тренировок, — сказал я.

— Тогда зачем же вам Вонтлуш Первый? Мы неопределенно хмыкнули.

— Нас объединяет общий интерес к искусству.

— Что?

— Мы вместе пишем стихи, — ответил, не мигнув глазом, Засемпа. — Кулаком поэзии бьем в челюсть никчемности!

После этого мы с достоинством удалились, оставив Вонтлуша Второго в состоянии полного духовного нокаута.

На первый взгляд казалось, что это не живой человек, а статуя. Сквозь гущу ветвей просвечивало мертвое, как бы каменное лицо с красными и золотыми листьями в растрепанных волосах. Глаза неподвижно уставились в землю. Он напоминал мрачную птицу марабу.

— Вонтлуш Первый! — воззвал к нему Засемпа. Каменная маска дрогнула и замигала глазами.

— Кто это?

— Деловые люди, — ответил Засемпа.

— Я не работаю, — сказал Вонтлуш, — разве вам неизвестно, что я не работаю и пребываю в состоянии полной прострации?

— Мы слышали только, что ты переменил профессию.

— Да, правда, я, пожалуй, стану поэтом, — сказал Вонтлуш Первый.

Видя, что мы смотрим на него с сочувствием, он нервно почесал подбородок, вытащил зеркальце и внимательно осмотрел свое лицо.