Средство от Алкивиада

— Прежде всего, его, — заметил я.

— Да, это будет удар для Алкивиада. После такого удара ему уже не оправиться.

— Нужно найти какой-нибудь выход!

— Пока я знаю только один! Нам нельзя идти на эту экскурсию. Нужно придумать какую-нибудь причину.

— А какую?

— Заболеть! Всем!

— Никто этому не поверит.

— Заболеть по-настоящему. Я знаю такое средство.

— Нет, это не поможет. Все равно все догадаются, почему мы заболели.

— Что же тогда?

— Ничего. Но идти мы все равно не можем, так будет еще хуже.

— Значит, не пойдем. А что потом?

— Потом? — хрипло спросил Засемпа. — Не будет никаких «потом». Это конец. Конец всему. Теперь уже нам ничто не поможет. Мы убили Алкивиада, — добавил он тихо.

— Да что ты болтаешь?!

— Мы его прикончили. Но я не виноват, что все это зашло так далеко, я не хотел, все это должно было выглядеть совершенно иначе… Ну, чего стоите? — внезапно выкрикнул он. Глаза у него были страшные. — Проваливайте отсюда!

Мы испуганно отошли. Засемпа еще с минуту смотрел на нас с ненавистью и выбежал из класса.

Никто из нас не пошевелился. Долгое время все хранили молчание. Слышалось только ржание Цицерона за окном.

— Говори, что нам делать, Чамча, — отозвались наконец Пендзель и Слабый, — почему ты молчишь? Нужно же что-то делать, потому что это действительно может его убить!

— Не знаю — я совершенно не знаю, что делать, — прошептал я.

Неподвижный Катон приглядывался к нам сверху. И мне показалось, что он смотрит на нас с издевкой.

Из школы я выходил крадучись, боясь, что встречу где-нибудь Алкивиада…

Остаток дня я провел как в полусне. Старался вдолбить себе, что ничего страшного не произойдет. Просто будет еще одна взбучка. Но я понимал, что это не будет просто обычная взбучка. И чем больше я об этом думал, тем яснее понимал это. Вся история с самого начала проходила у меня перед глазами как кинофильм: циничное приобретение средства, первая встреча с Алкивиадом на улице, первый урок и первое жульничество, жульнические процессии, фальшивые дрейфы, триумвират — подлый договор.

Почему я тогда не вмешался? Ведь это уже не имело отношения к средству.

Нет! Потом это уже не было жульничеством! Ведь мы и на самом деле любили Алкивиада. И процессии наши не были жульническими, и дрейфы не были фальшивыми. Мы были искателями правды…

Но тут мне пришло в голову, что если бы мы в самом деле любили Алкивиада, то обязаны были вывести его из заблуждения относительно наших знаний. И самое подлое свинство как раз и заключалось в том, что мы только делали вид, будто что-то знаем. Если бы мы не любили по-настоящему Алкивиада, то тогда это было бы просто шуткой, маленьким розыгрышем, а так — это было свинство. Засемпа не виноват. Он предупреждал, он не хотел, чтобы мы перегибали палку с этой любовью… предостерегал нас… Но я-то никому не мешал, сам слушал Алкивиада на уроках, любил его и все же не набрался смелости, чтобы сказать ему всю правду!

Дома я боялся, как бы старики чего-нибудь не заметили и не стали допытываться, что со мной происходит. Мне сейчас ни с кем не хотелось разговаривать. Поэтому я сказал, что сам возьму себе ужин и чтобы никто мне не мешал, потому что я готовлюсь к контрольной. Я думал, что не смогу заснуть, что вообще не смогу спать, но, должно быть, я был слишком измотан, потому что под конец все-таки заснул…

… Утром я принял решение. Я пойду к Алкивиаду и все ему расскажу. Предупрежу его. Пускай отменит экскурсию. Или пускай ему дадут кого-нибудь другого сопровождать малышей. Это будет большим ударом для старика, но все же лучше, если я ему скажу. Так будет честнее…

День выдался солнечный… За ночь на деревьях распустились все почки и зацвели примулы в сквере. В школе я обнаружил, что пришел не только я один.

Явились также Засемпа, Пендзель и Слабый. Алкивиад сразу позвал нас к себе. Он был весь какой-то праздничный и улыбался. Надел рубашку в оптимистическую горошину и — совершенно необычайная вещь! — выгладил брюки. Он уже совершенно не горбился.

— А почему вас только четверо? — спросил он.

— Остальные заболели, пан учитель. Он не очень удивился.

— Вашей удалой четверки для меня вполне достаточно, — сказал он. — Вы знаете предмет лучше всех. Мне известно, что все началось с вас. Вы первыми полюбили меня. Помните, как вы провожали меня в тот дождливый октябрьский день…

Итак, наступил решающий момент. Теперь я должен был ему во всем признаться, но голос почему-то меня не слушался. Я подтолкнул локтем Засемпу, но тот только усмехнулся в ответ.

— Ничего, не бойся, — прошептал он.

— Он, видишь ли, знает историю, — тихо добавил Пендзель. — Это он только делал вид.

— Засемпа, в самом деле?

— Да. Я все знаю и только делаю вид. Слабый тоже знает.

— Нет! Не разыгрывайте меня! — крикнул я. — Вы ничего не можете знать.

— Правильно, — признались они, — мы ничего не знаем, мы просто пошутили. Но зато у нас есть средство.

— Средство?

— Да, новое средство. Шекспир продал нам средство от экскурсий.

Я совершенно обалдел. Хотел было получить у них более подробные объяснения, но как раз в этот самый момент к нам с издевательской усмешечкой подошел Шекспир: