Средство от Алкивиада

— Не бойтесь. Я вам все подскажу.

Нас вывели во двор. Там уже стояла целая группка этих щенков из Элка. Рядом с ними — Дир. По другую сторону — Жвачек. Значит, и он тоже. Кицкий злобно усмехнулся из окна. И не только он. Вся школа приглядывалась к нам из окон.

Шекспир многозначительно подмигнул десяти классникам.

Я это заметил.

— Он нас разыгрывает, — испуганно шепнул я Засемпе. — Это его месть! Не верь ему. Он сейчас подмигивал своим.

— Не бойся, — отозвался Засемпа. — Это у него просто нервный тик.

Я испуганно огляделся по сторонам. Любой ценой я хотел выиграть время.

— Может, мы сначала сыграем «Пробуждение Африки»? — предложил я Диру. — Ребята из Элка еще не видели этой пьесы.

Но в ту же самую минуту Шекспир шепнул что-то по секрету Диру на ухо, и Дир грозно глянул в мою сторону. Наверное, Шекспир рассказал, как мы его похищали… Теперь я уже точно знал, что он против нас. Я опять стал уговаривать Засемпу, что нам лучше было бы предупредить Алкивиада, но Засемпа не слушал моих уговоров. Он верил Шекспиру. Я обратился с тем же предложением к Пендзелю и Слабому, но и они только отшучивались и не хотели меня слушать. Тут я заметил, что они выносят Катона.

— Зачем вы его берете?

— Подарим эту рухлядь ребятам из Элка.

— Но ведь это же память.

— Лучше не иметь таких памятных вещей, — шепнули они. — Нужно убирать свидетелей преступления.

— Ты слишком много знаешь, старик, не правда ли? — И Пендзель щелкнул римлянина по облупленному носу.

— Но что на это скажет Алкивиад? — Я со страхом наблюдал за ними.

Но они вовсе не считались с этим.

Я понял, что могу рассчитывать только на собственные силы. Всю дорогу до автобусной остановки я раздумывал, что бы предпринять. Когда подъехал автобус, я сделал вид, что не могу в него влезть.

— У меня приступ, наверное, аппендицит! Колет в боку!

— Оставьте его, — сказал Жвачек. — Попросим милиционера вызвать к нему «скорую помощь». Мы не можем опаздывать из-за того, что у Чамчары аппендицит.

Как и следовало ожидать, Жвачека мне провести не удалось. Видя, что они готовы уехать без меня, я в последний момент все-таки вскочил на подножку.

Мы вышли на Медовой и отправились на Замковую площадь. Там уже было множество туристов с гидом.

— Что это за колонна? — спросил Дир, указывая на памятник Зигмунду. — Может быть, ты, Засемпа, объяснишь коллегам из Элка?

— Это Колонна Зигмунда, — ответил Засемпа.

— Которого Зигмунда?

Засемпа оглянулся на Шекспира. Шекспир приложил ладони ко рту и прошипел:

— Старого.

— Зигмунда Старого, — сказал Засемпа.

— То есть как это Старого? — усмехнулся Жвачек. — Почему ты говоришь Старого?

— Так ведь он же старый.

Я посмотрел на Алкивиада. Он еще ничего не понимал. Глядел широко раскрытыми глазами на Засемпу. Все вокруг принялись смеяться. Громче всех смеялись туристы с гидом. А ученики из Элка уже хватались за животы.

— А о Вазе ты слышал? — спросил директор.

— Да.

— И что ты можешь сказать?

— Она служит для фруктов, — услышал я предательский шепот Шекспира.

— Она служит для фруктов, — громко повторил Засемпа.

Алкивиад тяжело оперся о колонну. Дир со Жвачеком обменялись многозначительными взглядами.

— Может быть, тогда ты расскажешь коллегам из Элка, — Дир указал на Пендзелькевича, — что это за памятник виднеется там слева?

— Это Килинский.

— А за что ему поставили этот памятник?

— Потому что он сшил хорошие сапоги, — услышал я шепот Шекспира.

— Потому что он сшил хорошие сапоги, пан директор, — сказал Пендзель.

— Нет, мой дорогой, — процедил директор, — за хорошие сапоги у нас еще никому не поставили памятника. Хотя я и не пойму почему, а ведь стоило бы…

В таком случае, может быть, ты расскажешь о патроне наших друзей из Элка, о Коллонтае.

— Коллонтай? — Это, кажется, такой сорт мыла.

— Ну, а тот, Гуго…

— Да, Виктор Гюго, — пробормотал Пендзель. Видимо, у него окончательно все перемешалось в голове.

Преподаватели огорченно умолкли. Алкивиад вытирал платком пот со лба.

— Вы, пан директор, спросите у Пендзелькевича что-нибудь о Болеславе Храбром, — сказал я, чтобы хоть как-нибудь спасти положение. — Пендзелькевич отлично знает период первых Пястов.

— Ну, расскажи, мой мальчик, — сказал директор.

— Болеслав Храбрый приказал выбить зубы… — пробормотал Пендзель и замолчал. Ему как будто рот заткнули.

Я почувствовал, что дела наши из рук вон плохи.

Шекспир опять хотел что-то подсказать, но мне в последний момент удалось заткнуть ему рот. А Пендзелькевич по-прежнему молчал.

— Неужели ты только это и запомнил из истории первых Пястов? — спросил прерывающимся голосом Алкивиад. — Ведь ты же все знал.

— Я позабыл. Все это было так давно.

— Может, тогда Слабинский? — предложил Жвачек.

Но Слабинский только широко, по-рыбьи, раскрыл рот. И так и застыл с открытым ртом. Выглядел он при этом очень глупо.

— Ладно, попробуем с другого конца, — сказал Дир, — видите, какой я терпеливый. Наш первый ученик, Юлиуш Лепкий, сказал нам, что ты, Чамчара, — директор обратился ко мне, — интересуешься театром. Не мог ли бы ты нам, в таком случае, сказать, где помещался первый театр в Варшаве?