— В зоологическом саду, — услышал я шипение Шекспира, но не стал его слушать, потому что знал, что он подсказывает неверно.
Убитый, я посмотрел на Алкивиада. А он все еще ждал с надеждой. Он верил в меня. Нет, это было не только ожидание. Я видел его глаза. В них была просьба… мольба…
Но я ничего не мог поделать. Отвечать я не мог. Как из-за стены доносились до меня очередные вопросы:
— Кто такой был Малаховский?
— Почему площадь назвали его именем?
— А Понинский?
— А Ясинский?
— А Красицкий?
— А Декерт?
Я не мог вымолвить ни слова, хотя, пожалуй, где-то мне уже доводилось слышать об этих личностях.
— Значит, это и есть те пресловутые лучшие ученики, коллега Мисяк? — сурово произнес директор. — Вы солгали нам.
Алкивиад стоял под колонной короля, несчастный и беспомощный, в своей смешной рубашке в оптимистический горошек.
— За что же вы им ставили такие сказочно высокие отметки?! — ехидно усмехнулся Жвачек. — Вам следует немедленно уйти с работы, вы слишком доверчивы и не годитесь в педагоги.
— Да, вам придется уйти, — повторил директор, — вы человек немолодой и слишком устали. Нашей знаменитой школе необходимы сильные и энергичные педагоги.
Я думал, что Алкивиад хоть что-нибудь скажет в свое оправдание, но он только глядел на нас печальными глазами. Я вспомнил, что это должно обозначать. Это было записано в картотеке средства.
— Пан учитель… — пробормотал я.
Я хотел все объяснить, но он уже отвернулся и ушел.
В отчаянии я следил, как он, печальный и сгорбленный, исчезает в просторах площади… Потом я побежал за ним. Я увидел, что он спускается по эскалатору. Задыхаясь, я погнался за ним, перепрыгивая сразу через несколько ступенек. И догнал его в самом низу.
— Пан учитель, мы вас на самом деле любили!
— Не верьте ученику Чамчаре, коллега Мисяк, — услышал я голос рядом с собой и с ужасом увидал Жвачека. — Это лгун. Они применили по отношению к вам СОТА в соединении с методом БАБ. Вы когда-нибудь слышали о методе БАБ? Это Большой Блеф, жертвой которого вы и пали. Педагогический коллектив предупреждал вас, но вы больше доверяли своим притупившимся чувствам. Вы поддались Блефу, и в результате на вас оказало действие СОТА. Вы разве еще не знаете, что они купили средство от вас? Вот оно-то и называется СОТА. И купили-то по дешевке. Всего за сорок семь злотых и десять грошей.
Алкивиад отвернулся от меня.
Я хотел опять броситься за ним, но Жвачек своей костлявой рукой ухватил меня за плечо и удержал.
— Перестань мучить старого человека. Дай ему спокойно уйти. Разве ты не слыхал, что говорил директор? Пан Мисяк должен уйти.
— Нет! — выкрикнул я.
— Должен. СОТА подтвердило его беспомощность.
— Да нет же, вы ничего не понимаете. Он вовсе не беспомощный, и мы все его уважали. Мы уважали его больше всех остальных учителей.
— И поэтому применили к нему Большой Блеф? — усмехнулся Жвачек.
Я пытался вырваться, но он меня не пускал.
— Не убегай! Я же сказал тебе, что ты никуда не пойдешь. Мы возвращаемся в школу. Теперь уже я возьмусь за вас. От меня у вас средства нет. Сегодня вы будете писать в классе сочинение на тему: «Как мы купили средство».
— Я не могу, пан учитель, я пообещал хранить тайну.
— Нет уже никакой тайны. Лепкий признался нам во всем.
Собравшись с силами, я наконец вырвался и удрал. Я искал Алкивиада повсюду — на Мариенштадте, на Сольце… Потом, окончательно отчаявшись, я двинулся в сторону школы. На углу мне встретились Засемпа, Пендзель и Слабый.
— Вы чего здесь дожидаетесь?
— Мы ждем Алкивиада. Ведь у нас сегодня собрание кружка.
— Идиоты! — задыхаясь, крикнул я. — Неужто вы не понимаете, что Алкивиад уже никогда не вернется в школу? Разве вы не знаете, что это было за средство! Это было отличное средство, чтобы уничтожить Алкивиада!
— Не может быть и речи об уничтожении Алкивиада! Он должен сюда прийти.
— Он не придет.
— Придет. Мы будем ждать. Я засмеялся.
— Не смейся так, у тебя страшный смех, — задрожал Пендзель. — Я не могу слышать такой смех. Скажи ему, Слабый, чтобы он не смеялся.
— Не смейся так, — толкнул меня Слабый. — Ты же сам видишь, как это действует на Пендзеля.
— Я имею право смеяться таким смехом, — ответил я, — ибо это смех отчаяния. Когда не остается никаких надежд, люди смеются именно таким смехом.
— Не отчаивайся! Он должен сюда прийти!
Итак, мы продолжали ждать, переругиваясь и бросая друг другу в лицо обвинения. Так мы прождали до самого вечера, но напрасно. Он не пришел. И вот когда наступил вечер, мы набрались смелости и решили явиться к нему прямо домой.
Я помню скрипящие деревянные ступеньки старого дома на заброшенной улице… Ветер раскачивал лампу, и тень, падавшая крестом от оконного переплета, качалась на лестничной клетке, будто вот-вот упадет…
Сверху доносился говор. Мы посмотрели вверх. На площадке третьего этажа стояла кучка людей в черных костюмах. Среди них мы разглядели нашего Дира и Жвачека. Они сидели на лестничных перилах и курили папиросы, выпуская большие кольца дыма, которые лениво расплывались в воздухе, а нам казалось, что они складываются в неуклюжие буквы:
С О Т А…