Срез

— Смирнов, что там происходит в общежитии? — начальница подняла от бумаг злобные глаза сиамской кошки. (Слава обожал этот взгляд.) — Мне звонили. Говорят, наши там… безобразничают. Гулянки, музыка. Гости живут неделями. Особенно жалуются на Далматову, как ее… Татьяна? И на Виталия Говорова. Знаете что-нибудь об этом?

— Нет.

— Нет?

— Даже если б знал… Я бы… не хотел продолжать эту тему, Ольга Павловна.

— Почему?

«Потому что сам участвую в безобразиях», — чуть не ответил Слава.

— Потому что это мои друзья.

— Кто?

— Те, про кого вы сказали. И… еще другие.

— Странных вы заводите друзей. — Рюрикова поморщилась. — Плюс Шоренко этот ужасный. Запомните, сейчас ваш лучший друг… — она ткнула пальцем в свой медальон, — это я.

Слава кивнул.

— Ладно. Идите уже.

С тех пор бесед о личном между ними не случалось. До того, как Слава, тогда уже кандидат наук, попросил начальницу взять на кафедру Дроздова.

— Уверен, что тебе это надо?

Рюрикова к тому времени перешла с ним на ты.

— Да.

— Смотри. Взять-то можно. Дроздов хороший специалист. Но человек — гнилой. И ты это знаешь лучше меня. То есть, я думала… что лучше. Оказывается — хуже. Убедила?

— Нет.

— Ладно. Пусть несет документы. Но когда он тебя подставит, а он это сделает рано или поздно… Я помогать не буду.]

10 октября, 1989

10:05

— Там шум какой-то, — сказал Виталий, — может пойдем?

Коридор почти опустел.

— Молодые люди! Вы из какой группы? — окликнула их женщина в завитушках с круглыми глазами.

— Из первой. — беспечно отозвался Слава.

— Проходите на тестирование. Вот сюда.

Абитуриентов рассадили поодиночке. Каждому досталась стопка размыто откопированных заданий. Славе они показались весьма дурацкими. Например, истории в картинках с тремя более-менее подходящими вариантами финала. Интуицию проверяют, — решил он, — или чувство юмора. И пометил финалы наобум. В следующем тесте из четырех изображений полагалось вычеркнуть одно лишнее. Особенно забавной Слава нашел компанию тигра, лося, зебры и милицейского жезла. Усмехнувшись, он вычеркнул зебру.

Закончил, вышел в коридор. Удивительно — он был не первым. Лохматый парень из туалета, узнаваемый со спины, читал прошлогоднее расписание занятий.

— Быстро ты. — обронил Слава.

Парень оглянулся. Глаза его в тон черному прикиду состояли из одних зрачков.

— Что?

— Ну тестирование…

— Херня.

И снова уставился в расписание.

Понурым лицом и осанкой он напоминал брошенную собаку. Выпил, наверное, крепко вчера, — догадался Слава, — прижало бедолагу.

[Фамилию бедолаги преподаватели и студенты запомнят через месяц. Как иначе, если на перекличке за ней то и дело виснет тишина? Тем более, что фамилия в конце списка. Шоренко.

Появляясь на факультете, Шоренко сторонился компаний. Антон и Слава изумились, когда он внезапно обратился к ним в курилке:

— Пацаны. Я живу один. На Павелецкой… ведомственная гостиница. Свой номер, телевизор… Короче, достало одному. Поедем ко мне, оттянемся. Есть шампанское, бутылок восемь. Можно водки присовокупить. Магазин рядом.

Первое впечатление от гостиницы — Шоренко стало жалко. Несмотря на видак, телевизор и персональный душ. Андрей (так звали Шоренко) казался совсем одиноким в большом полупустом здании. Ощущение усиливалось с каждой минутой. Пили шампанское. Включили тягучий гангстерский фильм с болезненно скучным Де Ниро. Много говорили, особенно намолчавшийся Шоренко. О факультете, преподавателях, тестах, концепциях личности. О Фрейде, «главном шарлатане двадцатого века». О серийных убийцах, которых надо «не расстреливать, а изучать под микроскопом…» Постулаты Шоренко звучали, как минимум, спорно. Слава не возражал. Ему нравилась речь Андрея, цветная и пластичная, словно бензиновые кляксы на воде.

— Откуда у тебя эти хоромы? — спросил Антон.

— Отец устроил. Вы заезжайте в любое время. Можно ночевать, диван раскладной. Только звякните на вахту — убедитесь, что я дома. Вот телефон…

Шоренко заинтриговал Славу. Они стали часто выпивать и беседовать. Иногда после долгих бесед валялись утром с квадратными головами. И снова дискутировали. Шоренко настаивал на пропуске занятий и срочной опохмелке. Слава, напротив, убеждал посетить лекции и затем опохмелиться с чистой совестью. Крепнущая дружба не осталась без внимания.

— Смирнов, — объявила как-то Рюрикова, — передайте Шоренко, если завалит практику — отчислю к чертовой матери.

— Где ж я его найду, Ольга Павловна?

— Вам лучше знать. Он же ваш друг.

Во время практики в детдоме Шоренко исчез. Улетел в Тюмень по каким-то делам. Откуда привез документ с важными росчерками, свидетельствующий об успешной практике по месту жительства.

К зиме обычный прикид Шоренко — висячий черный свитер, аналогичные джинсы (иногда треники) и кроссовки — разнообразился. Появилось кожаное пальто — в белёсых затертостях и трещинах, будто из шкафа дедушки-чекиста. Как-то раз Слава не выдержал.

— Андрей, давно хотел спросить. Что ты ходишь, как босяк? Деньги вроде есть, и старики у тебя не последние…

— Какой смысл? — задумчиво произнес Шоренко. — Один хрен все сдохнем.

— Не вижу связи.