Срез

— Не могу разглашать. Подписку давала.

Вралось Дине легко и приятно. На родном языке это звучало бы хуже. Отец ее давно и почти безвылазно отдыхал в лечебно-трудовом профилактории N8 г. Набережные Челны.

— Как долго идти от Вестминстера до… музея Тюссо?

— Зачем идти? На метро четыре станции. Если от часов, то одна пересадка. А от Pimlico…

— И все-таки?

— Ну, Вестминстер большой. Я по-любому срезала бы через St' James Park, затем по Marlborough, пересекаем Pall Mall, Piccadilly, Oxford…

— Мы сейчас по какой улице идем?

Дина секунду подумала.

— New Bond. Хотя это без разницы. Главное упереться в Oxford. Далее смещаемся влево на James, это квартала три. И чешем прямо до Marylebone. Все. Минут пятьдесят нормальным шагом.

— А как оттуда ехать до музея Шерлока Холмса?

— Ехать? Вы шутите, — Дина усмехнулась, — там две минуты ходу.

Через месяц Дина и Лиза улетали в Англию. На пять недель! Насчет Лизы долго утрясали, однако сладилось ко времени. Алика оставили на бизнесе, снабдив детальными инструкциями. К его удивлению магазин функционировал вполне самостоятельно без хозяйского присмотра. Утренний чай Алика перетекал в обед. Далее — моцион с заходом на пляж… От свободы весело кружилась голова. Это был конец июня. А в июле Алик запер лавочку, выключил мобильник и двинулся на Грушинский фестиваль. На Грушу.

Он не был здесь восемь лет. И когда вышел на обрыв, увидел палаточный мегаполис, неясные огни костров — сладко защипало глаза. Заломило душу. Через мгновение толпа облепила, втянула его. Как тут прибавилось людей! Особенно лишних: ряженых, шальных. Какие-то толкинисты, сатанисты. Панки, скинхеды, кришнаиты. Металлисты в заклепках с орущей техникой. Эти-то зачем сюда едут?? И еще — ну к чему столько ларьков? Диски, еда, бутылки, сувениры. Опять еда. Так и выгнал бы лавочников из храма, опрокинул бы их столы…

Но остались сосны. Гора. Туманная Волга, скрипучий, мокрый песок. Треск огня и дым, обжигающий чай из котелка, незнакомые близкие, родные люди. Адреса и записки… Музыка и разговоры… День, растянутый на сутки. Ночь с тысячей фонариков, обрывки голосов, смех. Постепенно вернулось чувство своего. Своих людей, места, времени. Нет, слава Богу, еще мало тут чужих. Еще можно похлопать достойные спины. Поболтать с Леонидом Сергеевым. Выпить пива с Олегом Митяевым или водки с Егором Канатским…

К вечеру пятницы Алик обнаружил себя изрядно навеселе в большой компании. Гитара мягко отзывалась чьим-то пальцам. В темноте мерцали угли, звезды, счастливые, нетрезвые глаза. Лица окружающих плавно менялись. И среди них одно… Одна… На которую хотелось смотреть безотрывно. Темненькая. Короткая стрижка. Ловкая, складная фигура туристки. Смелый взгляд. Девушку звали Маша и, кажется, она была свободна. Такие не бывают свободными, дед, — шепнул ему внутренний голос, — прикинь, на сколько лет она моложе. Ты в зеркало-то себя узнаешь? Нет, Алик не узнавал. За коварным стеклом давно поселился незнакомый морщинистый тип… Ну что, видишь? — продолжал мерзавец-голос, — она уже с кем-то исчезла.

— Споешь?

Маша сидела рядом, передавала ему гитару. У Алика внутри будто разбилась елочная игрушка. Он принял инструмент. Взял несколько аккордов, подтянул четвертую. И запел, копируя интимный стиль оригинала:

Когда перед тобою возникает красивая и трудная гора,

Такие мысли в душу проникают, что снова выйти нам в поход пора…

…туда не занесет ни лифт, ни вертолет, там не помогут важные бумаги.

Туда, мой друг, — пешком, и только с рюкзаком,

И лишь в сопровождении отва-аги.

— Классно поешь. — Девушка смотрела на огонь, тени заострили ее черты. — Закрою глаза, и кажется, — это Визбор. Здесь, с нами…

— Откроешь, а это всего лишь я. — улыбнулся Алик.

— Не кокетничай. Сделай взлет и посадку, а?

На словах «идет молчаливо в распадок рассвет» Машины волосы коснулись его щеки. А рука приобняла за талию. Жест вышел естественный, легкий. Кошачий. Ее волосы пахли шампунем и костром. И еще чем-то неописуемо женским. Он растворился в этом запахе. Это был запах обещания. Того, что сегодня у них все получится.

Следовало заговорить, чтобы не потерять рассудок.

— Всю жизнь… — тихо произнес Алик.

— Что?

— Всю жизнь… Он стремился к выработке того сдержанного, непритязательного слога, при котором слушатель овладевает содержанием, сам не замечая, каким способом его усваивает. Всю жизнь он заботился о незаметном стиле, не привлекающем ничьего внимания…

— Ему хотелось, — шепнула Маша, трогая губами его ухо, — средствами, простотою доходящими до лепета, выразить смешанное настроение любви, страха, тоски и мужества, так чтобы оно вылилось как бы помимо слов, само собою. Может пойдем?

— Ты одна?

— С подругой. Но мы что-нибудь приду…

— Все хорошо. Я один.

— Уже нет.

Потом была ночь. Ее остаток, вернее.

Наутро Алику стало безразлично, где он и зачем. Им обоим стало безразлично. Знаменитый финальный концерт они почти не слышали. Песни мэтров стали фоном для их объятий. Хорошим, правильным фоном. Друзья оставили их в покое.