Срез

Однажды мы надолго уехали из дома. Тишу устроили в пансионат. Пять звездочек: чисто, свежо, двухэтажные вольеры. Изысканное общество. Весь отпуск думали: что если забудет нас?.. Явимся забирать, а она скажет: «Хххх! Кто такие?» Тогда же я увидел сон. Снилось, что нашу кошку подменили. Отдают дымку вместо рыжей, хотя сходство в лицах есть. Что за ерунда? Куда вы Тишу дели?? «Это ваша — убеждают, — такое случается иногда…» От беспокойства я проснулся.

Явились, заходим… Тиша не сменила масть, однако как будто уменьшилась в размерах. «Это за мной, — кивнула она британцу слева, — пока, морда». Махнула хвостом двум русским голубым: «И вам, сестры, не хворать». На людях мы держались чинно. В машине стало ясно — Тиша нас более чем узнала. У нее голову снесло от радости. Безумица носилась по салону зигзагами. От жены — ко мне, потом на заднее сидение. И снова к нам, оставляя повсюду шлейф золотых волос. Не чесали, бездельники, — подумал я. Внезапно Тиша испустила победный крик: «Уррмяурр! Это моя семья! Мы едем домой! Господи, мамочка, как же я соскучилась!!»

Она бросилась жене на шею и страстно укусила в щеку. Авто едва не увело на встречку, по которой мчался грузовик.

— Обалдели?! — взвизгнула жена. — Забери немедленно!! Чуть аварию не сделала…

— Зато бы умерли все счастливые, — выдохнул я, отдирая приемную дочь от мамаши, — а главное, в один день.

Часы из России

«Что тебе прислать, сынок?» — мамин голос в трубке снова звучал как чужой. Тихо, едва ли не грустно. Хотя речь шла о моем юбилее. Сорок лет вроде бы. Говорю «вроде бы» не из кокетства. Я запретил себе думать о возрасте. Настолько успешно, что подолгу сомневаюсь, заполняя всякие анкеты. Любая цифра больше тридцати кажется мне подозрительной.

Зеркал я избегаю, бреюсь на ощупь. Близорукость — опять-таки плюс. А если мельком отразится чья-то унылая физиономия, так это мой старший брат. Я всегда хотел старшего брата.

— Здорово, — он всматривается, якобы давно не виделись, — как сам?

— Я-то хорошо. А вот ты?..

— Да болею…

— Чем?

— Всем понемногу.

— Пить бросай. И жрать. И пластику сделай наконец. Щеки вон развесил как сенбернар.

— Да пошел ты! — он поворачивается спиной. Уходит.

И пусть катится. Не о таком брате я мечтал.

«Сынок» — не мамина лексика. Это она к пенсии расслабилась. Раньше не выносила телячьего сюсюканья. «Болтать о чувствах легко, — говорила она, — настоящее проверяется делами. Только делами». И она со мной натворила этих дел. Полжизни разгребаю.

«Часы. — неожиданно ответил я. — С механическим заводом. Здесь таких нет — все на батарейках. А там у вас может остались…» И сразу понял, откуда это. Родители подарили мне часы на окончание института. Я с ними работал в двух школах. А перед третьей — обронил, кажется, в Ялте. Правда, необходимость в них тогда отпала. Учитель чувствует время — плюс-минус три минуты, даже бывший. Хотя я думаю, что бывших учителей не существует. Как например бывших шпионов. В каком-то смысле учитель — тоже шпион. Иногда проснусь ночью и знаю, что на дисплее 3:33. Или 4:44. Смотреть тошно…

Горе дитю, зачатому в семье перфекционистов. Мой отец, интроверт, улучшал только себя. А мама — всех. Четверка по любому предмету считалась у нас дома недоразумением и тщательно анализировалась. Но и за пятерки меня не хвалили, как за итог ожидаемый и безусловный. «Выше требования к себе, — твердила мама, — запомни это. Выше требования к себе». Вздыхая, она рассказывала о замечательных детишках сослуживцев и подруг. Леша — круглый отличник, идет на медаль. Таня — умница, абсолютный слух — поступает в консерваторию. Дима бегло читает по-английски, готовится стать военным переводчиком. Миша — чудесный хирург, звали в Италию — не поехал. Молодец, не бежит от трудностей. Захар — такой надежный, всегда поможет, отладит, исправит, довезет — хоть ночью его позови.

Я был хуже их всех. Комплекс неполноценности вбивался мне в голову шестидюймовыми гвоздями.

В седьмом классе я понял: надо что-то менять. Для начала бросил опостылевшую музыкальную школу. Записала меня туда понятно кто. Мама бледнела от гордости, когда я с отвращением исполнял что-нибудь для подвыпивших гостей. Или на очередном концерте — деревянный от волнения и нового костюма. О, эти ненавистные концерты…

Заданий в обеих школах с годами прибавлялось. Ко мне почти не ходили друзья. Я стал непопулярен. Авторитетом пользовались мастера футбола и хоккея. А также умельцы начистить кому-нибудь репу. Чуть ниже котировались модные шмотки, импортные сигареты и амурные успехи. Игра на пианино отсутствовала в этом списке. Вернее, находилась в области минусовых величин. Однажды я сказал — хватит. Первый раз.

Затем начал хуже учиться. Из-за конфликта с математичкой получил две тройки в аттестате. После выпускного ходили бить ей окна. Жаль, не попали — все-таки четвертый этаж. Любопытно, что сейчас я зарабатываю математикой на хлеб и колбасу.