Срезающий время (СИ)

Для человека, который в такую ясную ночь стоит высоко над твердью, вращение земли с запада на восток становится почти ощутимым. Вызывается ли это ощущение величественным движением звёзд, которые, плывя по небосводу, оставляют позади разные земные вехи — я не знал, но в глубине души догадывался. Так как если постоять спокойно, через несколько минут я начинал замечать, как плыл вместе с землёй. Или может быть, это безграничное пространство, открывающееся с вершины замка, или ветерок, или просто запах женщины, стоявшей рядом со мной — чем бы оно не вызывалось, это очень явственно ощущалось, и оно длилось, и я чувствовал это не в одиночестве. Поэзия движения звёзд сродни притяжению сердец. Как много я об этом читал, но, чтобы ощутить её во всей полноте, мне потребовалось оказаться ночью в этой обсерватории и, созерцать спокойно и длительно величавое движение среди светил. После такого ночного странствия, когда отрешаешься от привычного образа мыслей и представлений я просто воспарял духом и почувствовал себя готовым для вечности.

— Здесь так прекрасно, не находите? — шепнула Полина прямо мне на ухо.

— Просто великолепно, но всё это ничто, по сравнению с Вами.

— Мне холодно, — еле слышно сказала Полина.

И в этот миг, исполненный сомнений и переживаний, соткалось единое чудо, без которого меркнет существование всякого живого. Блаженство, которое делает все вокруг правдивым, прекрасным, священным, окутало куполом нашу пару. Мы не ведали ни о чем печальном и несущественном. Мы преобразили свои чувства, воссоздав в соединённых душах райский сад. Да, полным страсти сердцам это позволено, ибо они истинные его обитатели.

Переживания будоражили наши души, колебля самые основы их существа, их опыта и знаний, воскрешая помыслы, смутно памятные лишь на уровне инстинктов, а они, опалявшие воображение пламенем и собственной страстью, творили новую жизнь.

— Знаешь, что тебя решили убить? — лёжа на скомканной постели, спросила Полина, поглаживая кошку. — Дядя предлагал тебя задушить, а отец, тьфу! Граф придумал натравить на тебя Гийома.

— Что-то такое я и предполагал, — произнёс я, — кстати, Гийом это кто?

— О! Это лучший когда-то бретёр Парижа. Между прочим, он в некотором родстве с графом, и мне кажется, здесь он просто скрывается.

— Я не удивлюсь, — заложив руки за голову, произнёс я, — если и мажордом какой-нибудь племянник.

— Всё может быть. Отец графа слыл известным ловеласом, за что, между прочим, и оказался зарезанным в постели. Но что ты станешь делать?

— Послезавтра отправлюсь на побережье и выясню всё про соотечественников, томящихся здесь в плену, а потом вернусь и как обещал, заберу тебя с собой.

* * *

Следующий день ознаменовался отъездами и приездами. Александр убыл на службу, Жуль отправился в Руан по церковным делам, а меня, после конной прогулки попросили почтить своим присутствием известный кабинет, где при юридическом сопровождении нотариуса мы стали оформлять бумаги. И когда остались последние подписи, граф завёл разговор о моём отбытии, вроде как беспокоясь о зимних штормах.

— Боюсь, граф, — ответил я, — что не смогу выступить так скоро, как мне бы хотелось. Предварительно мне надо рассмотреть некоторые вопросы, которые ничуть не должны Вас волновать. Прошу отнестись к этому как к возможности ещё некоторое время украшать столь приятное наше общество своим присутствием.

— Как по мне, — отмахнулся граф, — так хоть всю жизнь здесь живите.

— Когда-нибудь я воспользуюсь Вашим предложением.

— В таком случае, — произнёс хозяин кабинета, — я хотел бы, чтобы Вы погасили вексель.

— Легко. О нет, — отказался я, видя, как граф указывает на стакан с перьями и чернильницу, — только своим. У меня особое перо. "И особые чернила", - сказал я про себя.

* * *