Срезающий время (СИ)

С похищенным лейтенантом я проговорил почти час и откровения с его стороны посыпались только после того, как я рассказал о пожаре в "доходном доме". Эммануэль попросил поклясться, что это правда, после чего рассмеялся мне в лицо, сообщив об оставленном в комнате сундуке с сокровищами. Меня порадовало явное отсутствие у него какой-либо морали и наличие в душе паталогической жадности, развязало руки. Мир в моих глазах не рухнул, но пошатнулся, особенно учитывая, что его дальнейший рассказ разворошил угли недавних горячих событий. Разочаровывать его я не собирался и превратился во внимательного слушателя. А послушать было что. Освоившись в роли ценного пленника, Макрон предложил выкупить свою свободу за акции, которыми я якобы интересовался. Потом добавил о наличии богатых друзей, которые могут предоставить приличный выкуп и, в конце концов, предложил приоткрыть тайну своего внезапного обогащения.

— Наверняка, Вы знаете, что такое эрозия, — сказал я, давая пленнику напиться.

— Благодарю, имею представление.

— Всё со временем подвергается эрозии, — продолжил я. — Булыжники темнеют и трескаются, пески превращаются в пыль, крошатся пергаменты, тускнеют краски. Иные из этих процессов, конечно, губительны. Однако случается эрозия очистительная, вытравляющая ложные аналогии, нетипичные ошибки, сбивающие с толку малосущественные подробности. Если по ходу своего рассказа я где-то что-то напутаю, не так опишу или подвергну искажению, то Вы меня поправите. Я хочу услышать от Вас речь того храбреца, я бы даже сказал, гения интриг, которому под силу смахнуть пыль досужих рассуждений и обнажить непреклонную, хладную обсидиановую истину и чистую алебастровую правду. Эту очистительную эрозию проведёте именно Вы, Эммануэль. Потому что сейчас стоит вопрос Вашей жизни или смерти.

Макрон открыл было рот, чтобы поспорить, сказать, что мало-помалу происходит привыкание к утрате и понятие правды так расплывчато, — но затем вспомнил о своём положении.

— Итак… речь пойдёт о четырёхстах тысяч фунтов, которые Вы себе присвоили и влюблённой пары — Марка и Анны.

— Пятидесяти, — поправил меня Макрон. — Себе я взял лишь пятьдесят тысяч. Семьдесят переправил старшей сестре в Париж, она знает, кому следует отдать долю. А остальное осталось у Марека. Сейчас их зовут Марек и Ангела, и бумаги у них Варшавского Герцогства.

— Предположу, что так называемые "богатые друзья" давно находятся не здесь, а где-то уже далеко.

— В Рошфоре. С началом весны они собираются отправиться в Новый Свет. И я поступил с ними честно, как и договаривались. Совесть моя чиста.

У меня было на этот счёт совершенно противоположное мнение. Я полагал, что чем дальше люди прячутся от правды, тем сложнее будет смириться с ней, когда жестокая действительность прорвётся через все барьеры и снесёт тщательно выстроенную систему существования, как плотину на реке. Однако давно всем известно, что чужая душа — потёмки и нет более неблагодарного занятия, как пытаться перекроить её на свой лад.

Было уже далеко за полночь, когда я вновь оказался в порту. Посеревшее небо закрывало контракт с фонарщиками, отправляя их на боковую, и тут же выуживало новую ведомость, заставляя вылезать из кроватей весь рабочий люд Кале. На улицах затарахтели тележки мусорщиков. Редкие прохожие перемещались перебежками, посматривая наверх, а не под ноги, опасаясь оказаться под струёй ночного горшка. Водоносы тащили вёдра к наиболее презентабельным домам, а пышногрудые молочницы сбивались в стайки у деревенских телег и покачивали коромыслами, в ожидании своей очереди. Гостиница, где мы остановились, стояла в небогатом районе, который не пользовался, однако, сомнительной репутацией, и селился там, в основном работающий люд из числа кустарей-ремесленников, краснодеревщиков, шляпных дел мастеров, цирюльников и прочих буржуа. Тем не менее, выбор был сделан не из-за отсутствия средств, а по совершенно другой причине: к счастью, на этот квартал не накладывался неизменный городской запах дыма с навозом, и ароматы, несущиеся из порта и красилен из-за устойчивого низового ветра, называемого авал. Здесь можно было открыть окошко в полдень и не поморщить нос.

Полина была уже собрана и, пожелав ей доброго утра, я поведал о возникших сложностях. И что удивительно, моё предложение было встречено чуть ли не восторгом.

* * *