В Полушкина стреляли явно не крупной, я бы даже осмелился предположить, что и не средней, а что-то между IV и VА, а такой влезет десятка полтора. Кстати, ствол у пистоля бронзовый и судя по насечке и украшениям отнюдь не дешёвый. Станем считать, что пороховой заряд был минимальный. Глупость, но как версия сгодится. Тут стальные стволы не слишком надёжные, а уж бронзовый и подавно подозрение вызывает. Теперь считаем: две картечины угодили в голову; несколько, пусть их будет две, прошли выше и разорвали шляпу; четыре как минимум попали в ножи. Всего получается восемь, где остальные? В стене нет ни одного попадания. Хотя… есть. Если посмотреть на три шага левее от места, где лежал поручик, видны выщерблины. Вот они, и если я всё понимаю правильно, преступник стрелял не в Полушкина, а в того, кто стоял слева от него и мой попутчик-охранник просто попал под раздачу.
— Тимофей, а кто ещё с вами был?
— Не было никого, вашбродь, — ответил бывший солдат, сделав придурковатое лицо.
— В момент выстрела где ты стоял? Покажи.
— Там, за углом. Если б этот Смит дёру собрался дать, то туточки я б его и приголубил.
— А он, значит, не назад, а вперёд рванул, на поручика.
— Истинно так.
Вроде и не прояснил ничего, но одну немаловажную деталь я понял: всей правды ни Полушкин, ни Тимофей мне не сказали.
Вечер и ночь пришлось провести в доме гостеприимного Пятницкого, а затем и ещё один день, исключительно по настоянию доктора. В принципе, задержка в Смоленске определила наш дальнейший маршрут. Вместо двух катетов пришлось выбирать гипотенузу.
(разговор, который я не мог услышать)
— Как ты, Иван Иванович? Не сильно упырь этот тебя задел?
— Бывало и хуже. Ну, ничего, я ему тоже отметину оставил. Однорукий он теперя. Не скоро заживёт.
— Кто ж знал, что Смит не один придёт. И чего он его спугнул?
— Поздно причитать.
— Где ж нам теперь искать его, а? Брату-то что сказать? — продолжал канючить Тимофей.
— Где-где, на кудыкиной горе. Затаится он сейчас. Осторожно! По живому дерёшь!
Тимофей в это время менял повязку на голове поручика.
— Хитёр иноземец, — сетовал солдат, — не принёс дневник.
— Принесёт, куда ж он денется. Ему пашпорт нужен, а получить его можно лишь у одного человечка.
Посмотревшись в зеркало, Полушкин усмехнулся про себя: "… А подельника его я вспомнил, расстрига Арещенков. Думал, в Варшаву подался, ан нет, снова здесь. Ну, ничего, в следующую встречу я тебе второе клеймо поставлю".
Оставленный за спиной город, от которого мы всё более удалялись, ещё шумел людскими потоками. На станции шум, давка, грохот экипажей и зычные выкрики: "посторонись", "куда прёшь?", "ща как…". Извечная проблема: если задержался с утра, на следующей станции достанутся "объедки" — вот и торопятся. Всё же, насколько тесен, мал и сжат Дорогобуж по сравнению со своим близнецом через две сотни лет. Кучка сгрудившихся домов, ещё различаемых вдали, крест на маковке церкви да колокольня. И так везде, хуже или лучше. Вот и величественная своими храмами Вязьма осталась за спиной, а вместе с ней цивилизация. Нам вперёд — в тишину просторов полей, в ласковый шёпот дубрав, в марево поднимающегося над дорогой разогретого воздуха.