Срезающий время

Мы ели знаменитые эскалопы в сливочном соусе, попросив полить их зажженным кальвадосом в расчете на то, что это поможет немного согреться. Тарелки практически опустели за считанные минуты, сливочный соус с шампиньонами, смешанный с кальвадосом, пошел на ура, как вдруг Полушкин спросил:

– Давненько я хотел узнать у вас, Алексей Николаевич, а не кажется ли вам, что французы живут гораздо лучше нас? Не аристократы, эти везде как сыр в масле катаются, я про крестьян и горожан. Взять хотя бы тот же Сен-Брие, пока я был там, все поражался тому, как люди ведут себя по отношению к другим. Что-то в них было такое, что отличало их от нас.

– Если не юлить и не декларировать патриотизм, то это вы точно подметили, – ответил я. – Лучше, только от того, что крестьяне здесь официально не рабы. Они не хозяева земли, всего лишь арендаторы, но уже не рабы. Что же касается bourgeois[77], то разницы я не заметил. Может, заработки у них повыше, чем в России, но в общей массе они так же бедны, как наши. Здесь не райский сад, где процветает равенство и братство. Горожане предпочитают добрую репутацию прибылям, а моральный авторитет – власти денег. Если вы хотите понять настроение французов, то стоит прочесть роман Мерсье «L´An deux mille quatre cent quarante»[78], многое поймете. Если вкратце, в нем объясняется, почему нужно истребить всех тиранов, и конкретно для Франции, ее народа, это есть путь к свободе: ужасный, терновый, кровавый, но единственно верный путь. Вы, Иван Иванович, просто видели и общались с людьми, которые чувствовали себя свободными. Однако чувствовать и являться таковым – это немного разные вещи. Галлам лишь показали красочную этикетку, от которой они впали в экстаз. Только при регулярном подавлении традиционной элиты страна процветает. Впрочем, оставим это философствование, так мы и до классовой борьбы дойдем.

– Наверно, вы правы, – размышляя, сказал Полушкин. – Только мне кажется, что если Наполеон пойдет войной на нас, то дух призрачной свободы может сыграть злую шутку с нашим мужиком.

– Может, – согласился я. – Если из года в год видеть в мужике бесправную скотину, гнобить его, драть три шкуры, морить голодом и унижать, то он, как скотина, потянется к доброму пастуху, едва тот окажется на пастбище. Вы были в Варшавском герцогстве и видели, что простой народ видит в Наполеоне чуть ли не Спасителя. То же случилось и здесь.

– В смысле? – заинтересовался Полушкин.

– Если не брать во внимание революционную шушеру, то до Наполеона во Франции правил Людовик XVI. Человек очень добрый, мягкий, воспитанный, застенчивый и вдруг поневоле ставший тираном, ввергнувший страну в хаос. Он боялся крови, но обожал стрелять оленей, он отказался дать приказ палить по толпе, но на нем лежит ответственность за одну из самых кровавых боен, которая переплюнула по своей жестокости Варфоломеевскую ночь. В результате его с женой казнили. Страна вздохнула глотком свободы и сразу выдохнула нового тирана – Робеспьера, которого тут же отправили на гильотину. И когда почва была подготовлена, появился Он. Бонапарт избавил страну от хаоса, разбил врагов, победил инфляцию. Люди почувствовали себя свободными и потянулись к доброму пастуху, не замечая, как тот разматывает гигантский кнут и достает ярмо.

* * *