Срезающий время

У меня было на этот счет совершенно противоположное мнение. Я полагал, что чем дальше люди прячутся от правды, тем сложнее будет смириться с ней, когда жестокая действительность прорвется через все барьеры и снесет тщательно выстроенную систему существования, как плотину на реке. Однако давно всем известно, что чужая душа – потемки и нет более неблагодарного занятия, как пытаться перекроить ее на свой лад.

– То есть, вы хотите сказать, что ни разу не задавались вопросом, откуда у молодых людей такие средства? Эрозия, Эммануэль, помните?

– Зачем? Я прекрасно осведомлен, откуда у них деньги. Это оплата за контрабанду. И раз вы меня об этом спрашиваете, то не стоит ходить вокруг да около: моя доля сгорела, и вам следует искать концы в совершенно другом месте. Впрочем, мне кажется, что вы сунулись сюда, не имея полного представления о взаимоотношениях между таможенной службой и контрабандистами. Всей происходящей картины не знаю и я, но на вверенном мне маленьком участке прекрасно понимаю расклад сил. И еще раз повторю: вы ищете не там.

– В таком случае, давайте ка все ваши слова запишем на бумаге, – спокойно произнес я. – Сейчас сюда принесут листы бумаги и перья с чернильницей.

Было уже далеко за полночь, когда я вновь оказался в гостинице. Пара часов сна – и нужно идти к окну, где стоит тазик с водой для умывания. Это отверстие с массивными наличниками и широким подоконником – почти два с половиной фута на четыре, через которое можно было запихнуть осла, не будь оно забрано крест-накрест железными прутьями, – служило единственным источником света и единственной вытяжкой. Гостиница, где мы остановились, стояла в небогатом районе, который не пользовался, однако, сомнительной репутацией, и селился там в основном работающий люд из числа кустарей-ремесленников, краснодеревщиков, шляпных дел мастеров, цирюльников и прочих. Тем не менее выбор был сделан не из-за отсутствия средств, а по совершенно другой причине: к счастью, на этот квартал не накладывался неизменный городской запах дыма с навозом и ароматы, несущиеся из порта и красилен из-за устойчивого низового ветра, называемого авал. Здесь можно было распахнуть ставни в полдень и не поморщить нос. У зарешеченного окошка, выходившего на улицу, царило оживление. Посеревшее небо закрывало контракт с фонарщиками, отправляя их на боковую, и тут же выуживало новую ведомость, заставляя вылезать из кроватей весь рабочий люд Кале. На улицах затарахтели тележки мусорщиков. Редкие прохожие перемещались перебежками, посматривая наверх, а не под ноги, опасаясь оказаться под струей ночного горшка. Водоносы тащили ведра к наиболее презентабельным домам, а пышногрудые молочницы сбивались в стайки у деревенских телег и покачивали коромыслами, в ожидании своей очереди еще парного молока.

Полина была уже собрана, и, пожелав ей доброго утра, я поведал о возникших сложностях. И, что удивительно, мое предложение было встречено чуть ли не восторгом. Длительное морское путешествие ее откровенно пугало, а трястись в два раза дольше через всю Европу на карете – обрадовало настолько, что тут же было отдано распоряжение служанке готовить новую шляпу, а я удостоился поцелуя. Обычно виконтесса не дарила свою благосклонность с такой легкостью, но тут решила, что нынешнее положение требует исключительных действий. Нельзя сказать, что ей не нравилась жизнь, которую она вела в последнюю неделю: в ней были и волнение, и азарт, и нарушение запретов; однако ее начало преследовать чувство, будто она ходит по заколдованному кругу. И вот, круг распался. После завтрака мы отправились в Сен-Поль-Сюр-Мер, вновь наняв знакомого бельгийца, где волей случая встретили Ромашкина, прочтя оставленное в гостинице послание для князя Горохова.

8. Из Дюнкерка в Англию и обратно